– И вы, Володя, здравствуйте, – добавил Чурдомыжский, одарив молодого человека сладчайшей улыбкой.

Володя пробормотал нечто еле разборчивое, но очевидно недружелюбное, и покраснел.

Чурдомыжский уселся в одно из кресел и протянул ноги вперёд.

– До чего же это замечательное ощущение, – произнёс он. – После кромешного ледяного ада оказаться в тепле, да ещё в приятной компании. Благодарю, дружочек.

Последнее относилось к Ефиму, который поднёс Чурдомыжскому чай.

– Скорей бы уж, – сказал Володя Регине Анатольевне. – Сегодня у нас обязательно должно получиться нечто необычайное. Сегодня очередь Анатолия Сигизмундовича начинать.

– Володя, – осторожно возразила Регина Анатольевна, – вы ведь столько раз уже пытались…

– Да, согласен, – сказал Володя, наклонившись вперёд и нахмурив лоб. – Но сегодня сам Анатолий Сигизмундович…

Заметив на лице Регины Анатольевны оттенок недоверия, он снова покраснел и добавил:

– Неужели же вы думаете, что мы, семь интеллигентных неглупых людей, не в состоянии создать гениальное произведение искусства?

Регина Анатольевна загадочно улыбнулась, но бог знает, что она хотела сказать этой улыбкой.

Стукнула входная дверь, и в гостиную ввалился мужчина лет тридцати в расстёгнутом сюртуке и совершенно без галстука.

– Всем здрасьте, – сказал он и, пошатываясь, направился к столу.

У Валентина Алексеевны вытянулось лицо.

– Сергей Александрович! – воскликнула она. – Как же можно? Вы ужасно пьяны!

Хорошев с непонятной целью попытался протиснуться между Еленой и столом, но споткнулся и чуть не упал.

– Э, нет, – сказал он, оставив это занятие. – Обижаете. Я не пьян. Я только немного выпимши.

Сменив направление, он добрался-таки до кресла по левую руку от Чурдомыжского и плюхнулся на него, развалившись.

– Господин Хорошев! – поддержал Валентину Алексеевну Чурдомыжский. – Ce manqué de respect! От вас пахнет, как, простите, из дрянного трактира.

– Да кто же вас заставляет нюхать? – удивился Хорошев. – Я просто позволил себе немного расслабиться, что же в этом такого?

– О Боже! – воскликнула Валентина Алексеевна, сморщив нос. – Вы бы хоть ширинку свою застегнули!

– Я бы рад, – развёл руками Хорошев, – да, понимаете ли, все пуговицы отлетели по неосторожности. Приношу свои извинения за этот казус…

– Возьмите вот, прикройтесь, – Елена протянула Хорошеву маленькую подушечку. – Господа, будьте же благосклонны. У каждого ведь бывают дни, когда звёзды выстраиваются не лучшим образом.

– Вот именно, – поддакнул Хорошев и засунул подушечку себе под голову. – Не волнуйтесь. Я вполне способен… участвовать в вашем действе. И вести себя буду тихо. К тому же, как мне кажется, я даже не опоздал.

– Как же! – возмутилась Валентина Алексеевна. – Да ведь уже… Позвольте, господа, а где же, собственно, Анатолий Сигизмундович?

– Да, признаться, я не помню, чтобы раньше он хотя бы раз припозднился, – согласился Чурдомыжский. – Ведь он ужасно пунктуален, не правда ли, господин полковник?

– Так точно, – ответил полковник. – Всегда, как штык.

– Я начинаю тревожиться, господа, – Валентина Алексеевна оглядела всех обеспокоенным взглядом. – Уж не случилось ли чего? Мы же не можем начать без Анатолия Сигизмундовича?

– Конечно же, нет! – воскликнул Володя, подходя и занимая своё место. – Без него наш клуб назывался бы не «Орбис», а «Недоразумение»!

– Кстати, а почему «Орбис»? – Чурдомыжский наморщил лоб. – Кто-нибудь помнит, что сие означает?

– Это сам Анатолий Сигизмундович придумал, – многозначительно произнёс Володя. – Но почему, не знаю. Мне кажется, он не объяснял.

– Да нет, – откликнулся Хорошев. Он поднял воротник сюртука и, опустившись в кресле, пытался улечься щекой на подлокотник. – Он точно объяснял. Только что говорил, не помню. Я тогда был не то чтобы выпимши, но слегка навеселе.

– Кажется, «Орбис» – это «город» по-латински, – сказала Валентина Алексеевна. – Хотя я не вполне уверена.

– Интересно, при чём же тут город? – озадаченно пробормотал Чурдомыжский.

– Должно быть, здесь заложен некий сакральный смысл, – предположила Елена. – Если, к примеру, сложить порядковые номера всех букв, а потом…

– Добрый вечер, господа, – раздался громкий хрипловатый бас сверху. По мраморной лестнице с галереи второго этажа спускался крупный мужчина преклонного возраста во фраке с крохотной белой бабочкой, выглядящей довольно нелепо на толстой, могучей шее. Его седые волосы образовывали солидную, слегка вьющуюся гриву, а в теле, несмотря на годы, чувствовалось гораздо больше мускулов, чем жира. – Прошу прощения, что задержался.

Члены клуба наперебой поприветствовали Анатолий Сигизмундовича, и ему пришлось поднять руку, призывая остановить гвалт. Он подошёл к своему креслу сзади и, взявшись за спинку рукой, продолжил:

– Я сегодня провёл много времени, перечитывая наши предыдущие опусы. И я, мягко говоря, разочарован. По большей части это просто мусор. Конечно, встречаются красивые фразы, интересные сюжетные повороты, необычные метафоры. Но ещё больше глупости, дурного стиля и банальностей. Однако даже не это самое главное. Пушкин в одном из трудов писал, что для драматического писателя главное «истина страстей и правдоподобие чувствований в предполагаемых обстоятельствах». Так вот этого я не увидел ни единой крохи. Надо верить в то, что мы пишем. Нужно находиться душой там, внутри нашего произведения, переживать его и понимать, что чувствует главный герой и все остальные персонажи. Тогда и читатель сможет погрузиться в тот же мир, взглянуть на него нашими глазами. У нас же получается набор действий, ничем не оправданных и ничего не выражающих. Пришёл, сказал, влюбился, ушёл. Почему ушёл? С какой стати влюбился? Из текста ничего этого не видно.

Анатолий Сигизмундович умолк и сел в кресло.

– Это какой же Пушкин? – спросила Валентина Алексеевна. – Тот самый, у которого златая цепь на дубе? Он что же, не только стихами баловался?

– Вы меня поражаете, Валентина Алексеевна, – покачал головой Анатолий Сигизмундович. – Мне кажется, раз уж вы посвящаете себя литературе, то нужно хотя бы лучшие примеры изучить.

– Виновата, – сказала Валентина Алексеевна, и кончик её носа затрясся особенно жалобно. – Я исправлюсь, клятвенно заверяю вас. Я уж у подруги книжку Ричардсона одолжила.

– Итак, – сказал Анатолий Сигизмундович, – я предлагаю отныне как можно сильнее вживаться в наш придуманный мир. Иначе всё это так называемое творчество не имеет никакого смысла. Не считая, конечно, благообразного времяпрепровождения.

– Я буду очень стараться, – торжественно пообещал Володя.

– Надеюсь, – вздохнул Анатолий Сигизмундович. – Как вы это в прошлый раз сказали? «Левее моей правой руки находилось чувственное тело». Ну, да ладно… Напомню на всякий случай правила. Каждый предлагает одно грамматически законченное предложение. В случае, если у клуба нет принципиальных возражений, оно записывается. Если возражения есть и в результате обсуждения они не разрешены, право продолжить передаётся следующему участнику. Однозначно не принимаются фразы безграмотные и грубые. Всё остальное на усмотрение клуба. Все готовы?

Анатолий Сигизмундович повернул голову, убедившись, что Регина Анатольевна сидит за столиком, держа наготове ручку и блокнот.

– Тогда приступим, – сказал он. – Если мне не изменяет память, сегодня моя очередь начинать. Пусть будет так: