«Однажды прекрасным июльским утром, когда солнце уже залило своим светом кроны деревьев, но воздух ещё не потерял приятной прохлады, я стоял на платформе и ожидал прибытия поезда».

– Ух ты, – сказал Володя. – Как замечательно! Именно то, что нужно для начала!

– Давайте постараемся говорить только по делу, – предостерёг Анатолий Сигизмундович, хотя по интонации чувствовалось, что он немало польщён. – Валентина Алексеевна, вы следующая.

Валентина Алексеевна заёрзала в кресле и принялась теребить пальцами огромную золотую серёжку в форме ажурного листочка.

– Э! – сказала она. – Дайте подумать…

Её глаза бегали из стороны в сторону, выдавая напряжённую работу интеллекта. Валентина Алексеевна отпустила серёжку и попыталась положить руки на стол перед собой, но они так откровенно тряслись, что ей вновь пришлось схватиться за спасительную мочку уха.

– Э! – сказала Валентина Алексеевна. – Анатолий Сигизмундович! А вы не могли бы повторить? Как вы сказали?

Анатолий Сигизмундович свёл вместе свои густые брови и чуть наклонился вперёд:

– Валентина Алексеевна! Я прошу вас – сосредоточьтесь! Будьте внимательнее! Я сказал: «Однажды прекрасным июльским утром, когда солнце уже залило своим светом кроны деревьев, но воздух ещё не потерял приятной прохлады, я стоял на платформе и ожидал прибытия поезда».

– Ого! Ещё лучше, чем в первый раз, – похвалил Володя.

– Да-да, Анатолий Сигизмундович, – пролепетала Валентина Алексеевна. – Я запомнила. Сейчас…

Она продолжила остервенело дёргать свою серёжку.

– Э! – сказала она. – Э… Сейчас…

– Валентина Алексеевна! – возмутился Володя. – Ведь это так просто…

– А вы не сбивайте меня! – воскликнула Валентина Алексеевна, шлёпнув ладошкой по столу. – Я ведь стараюсь. Нужно же себя поместить в эти самые предполагаемые обстоятельства… Я думаю!

Наступило молчание. Изредка оно нарушалось нетерпеливым поскрипыванием кресел и недружелюбным сопением Володи. Громогласно прозвонили тяжёлые беккеровские часы на стене.

– Э… – сказала Валентина Алексеевна. – Кажется, придумала. Нет, точно придумала.

– Ну, наконец-то, – нарочито громко вздохнул Володя.

– Слушайте! – торжественно объявила Валентина Алексеевна. – «Поезд прибыл».

– Кхм, – сказал Володя. – А не суховато ли?

– Я могу подумать ещё, – ответила Валентина Алексеевна.

– Нет-нет, – торопливо возразил Анатолий Сигизмундович. – Это вполне подходит. Стиль я могу и сам потом подредактировать. Продолжайте, Евгений Юльевич.

– Секундочку, – Чурдомыжский отхлебнул немного чая из чашки и вернул её на блюдечко. Затем поднял в воздух руку в нелепом жесте, словно собирался чихнуть, и продекламировал с чувством: – «В пьяном утреннем воздухе витал обворожительный аромат свежескошенного сена».

– Кхм, – сказал Володя.

– Что-то не так? – насторожился Чурдомыжский.

– Не так, – сказал Володя. – Вот вы рассудите меня, Анатолий Сигизмундович. Если уж мы стараемся себя поместить в те самые обстоятельства, то ерунда какая-то выходит. Ждём мы, значит, поезда. Он пришёл. А мы, вместо того, чтобы скорее садиться, стоим и, прошу прощения за грубость, сено нюхаем.

– Согласен, согласен, – замахал руками Чурдомыжский. – C'est tout à fait vrai… Пусть будет так: «Я впорхнул в вагон, сел в пустое купе и почувствовал сквозь раскрытое чьей-то заботливой рукой окно, как в пьяном утреннем воздухе витал обворожительный аромат алкоголя».

– Чего? – переспросил Володя.

– Тьфу! – снова замахал руками Чурдомыжский. – Ну, тут же рядом… Сами понимаете… Да сена же, конечно, сена. Свежескошенного!

– Хорошо, – сказал Анатолий Сигизмундович. – Сергей Александрович!

Хорошев лежал головой на подушке, уложенной на подлокотник, и мирно сопел во сне, источая упомянутый Евгением Юльевичем аромат.

– Разбудите его, Евгений Юльевич! – вскричала Валентина Алексеевна. – Что за непочтительное отношение к клубу?

Чурдомыжский брезгливо толкнул руку Хорошева пальцем.

– А? – встрепенулся Хорошев. – Что?

– Ваша очередь, – сказал Чурдомыжский.

– Угу… – Хорошев уставился на него мутноватым взглядом. – Угу… «Снег валил густыми хлопьями, каждое размером с приличный сугроб».

– Кхм! – Володя чуть не подпрыгнул на месте. – Какой ещё снег? Сейчас же середина лета.

– Да? – Хорошев потёр лоб. – Угу… Ну и что? А почему, собственно, в середине лета не может идти снег?

– О Боже, – Володя картинно воздел глаза к потолку. – Не хочу я с вами спорить. Пусть будет снег.

– Вот вы мне и в прошлый раз всё пытались заткнуть рот, – возмутился Хорошев. – А если я так себе это представляю? Вот вам моя истина страстей. Там снег идёт. Ясно вам?

– Сергей Александрович, не кипятитесь, – вмешался Анатолий Сигизмундович. – Мы уже приняли ваш вариант. Продолжайте, Володя.

– Да, конечно… – Володя задумался. – «Чтобы шёл снег в июле, я никогда в первый раз не видел». Кхм. Нет. «Чтобы в первый раз в июле такие погоды, я встречал в первый раз».

– Володя! – рассердился Анатолий Сигизмундович. – Что за косноязычие! При чём тут ваше «чтобы»? Почему «погоды»? Давайте, формулируйте по-русски, или передам слово следующему.

– Хорошо, Анатолий Сигизмундович, – Володя смутился. – Минуточку… «Никогда не мог себе подумать, что в июле может быть снег, но вот может же, пожалуйста, и это могло что-нибудь да означать».

– Корявенько, – сморщился Анатолий Сигизмундович. – Но уже лучше. Давайте уж дальше, Лена.

Елена оживилась и сделала весёлое лицо.

– «Конечно, обычно считают, что всему виной глобальное потепление или магнитные аномалии, но я-то точно знала, что погода зависит напрямую от высших сил».

– Замечательно! – похвалил Анатолий Сигизмундович.

– А я не понимаю, – возразил Володя. – У нас рассказ от лица мужчины или женщины? Вроде недавно было всё в мужском роде.

– Я не думаю, что это принципиально, – сказал Анатолий Сигизмундович. – Как кому проще изъясняться, пусть так и будет. Если дамы будут говорить от женского лица, им так легче станет погрузиться в обстановку рассказа. А потом исправим всё на один род.

– Почему же дамы? – встрепенулся Чурдомыжский. – Я тоже могу писать от женского лица, так даже пикантнее…

– Ну, как вам угодно, – сказал Анатолий Сигизмундович. – Господин полковник, прошу.

Полковник выпрямился ещё сильнее, чем раньше, и отчеканил:

– «К моему полнейшему удовлетворению, поезд следовал в строгом соответствии с расписанием и должностными инструкциями».

– Хорошо, – сказал Анатолий Сигизмундович. – Мне кажется, пока всё получается очень неплохо, не правда ли?

– М-да, – хмуро отозвался Володя. – Регина Анатольевна, вы записываете?

– Записываю-записываю, – отозвалась Регина Анатольевна из-за соседнего столика.

– Ну-с, моя очередь… – Анатолий Сигизмундович прикрыл глаза на секунду, а затем снова открыл и произнёс: – «Я ехал в купе один, глядя в окно на проезжающие мимо телеграфные столбы».

– Отлично, – сказал Володя.

– Э… – сказала Валентина Алексеевна. – А сейчас же я продолжаю?

– Валентина Алексеевна! – возмутился Анатолий Сигизмундович. – Ну сколько можно? Я же просил вас сосредоточиться.

– Да-да! – Валентина Алексеевна засуетилась, заёрзала, покраснела, затем снова принялась теребить серёжку. – Простите, пожалуйста. Я сейчас…

Наступило неловкое молчание, которое через пару минут нарушил Володя своим злобным сопением.

– Да-да, – повторила Валентина Алексеевна, остервенело дёргая серёжку. – Я сейчас, сейчас… О! Придумала! «Поезд шёл уже две минуты».

– Отлично! – похвалил Анатолий Сигизмундович. – Это подчёркивает напряжённость повествования. Давайте, Евгений Юльевич.

Чурдомыжский поводил