— Вот оно как… — сказал Артем, не зная, как поддержать бедного страдальца. Сам он привык страдать, как родителями обиженное дитя, но ему никогда не приходило в голову вообразить страдания родителя, положившего всю свою жизнь под ноги своим детям. — Как же вы теперь?

— А я… Я ничего, — ответил Леонид Андреевич, махнул рукой и виновато улыбнулся. — Только у него дочке уже два с половиной, а он еще даже не сообщил мне о ее рождении. Я узнал от других людей. Жалко мне это очень и очень охота внучку поглядеть.

Он снова отхлебнул чаю, взглянул на настенные часы, потом в черное ночное окошко.

— Я не знаю, кто его физический отец. Да и мать его, небось, не знает толком. Но… — он пригорюнился жалко, печально и замолчал. А что сказать? — Он мой сын. Я люблю его и всегда любил. Я и не женился, ждал, вдруг она вернется. Чтоб у сына мать была настоящая. А он мне высказал, что я лишил его матери. Но я его не виню… Он хороший, очень хороший человек получился. Только я вот… С кольцом этим. Вот так вышло… Теперь хожу, ищу. Вдруг найду, а?

Он посмотрел с надеждой и вопросом.

— А нельзя купить новое?

— Не-ет, — мотнул головой Леонид Андреевич и задумчиво уставился на кружку чая. — Тогда получится не по правде, вроде такой хитрости. Обман. А я правда его купил, я за ним в Краснодар ездил. Оно там лежит где-то, настоящее.

Когда уже улеглись, Артем долго лежал в темноте и думал о своей боли и оставленности. Так важно для человека держать себя великим центром Вселенной — свои желания, ожидания, свои мечты, иллюзии и самообманы. Но есть люди, которые в серединку ставят не свое, а чье-то. Например, мужчины и женщины, которые не поверхностно влюбляются в красивую картинку, а любят по-настоящему глубоко и готовы терпеть всю жизнь даже измены и предательства. Или родители, как этот старик, бросившие свои мечты, все свое благополучие, да и всю свою жизнь вон, а живущие только радостью своих детей. И это не жертвенность, не какая-то терпеливая мука, а естественное стремление души, великое служение любви, которое в радость. И уж точно дающее человеку гораздо больше, чем шкурность эгоиста.

Все это еще предстояло осмыслить. Блокнот был недоступен, и Артем записал в него мысленно: «Сколько же мне можно хныкать о своем? Я страдаю не от уязвления, а от эгоизма. Не было бы эгоизма, не было бы и уязвления». Он вздохнул и дополнил воображаемую запись: «Если честно, дети первейшие эгоисты. Прости меня, мама и Господь Бог».

Своя стая

Утром путь продолжили на машине. Леонид Андреевич, как, видимо, и положено оно старику, Артема совсем не слушал, а на всякие его пожелания остановить машину только уклончиво отвечал:

— Да я сейчас, тут чуток еще, — и упрямо гнал на юг, стараясь завезти Артема с Чижиком как можно дальше и приходя в ужас от одной только мысли, что по этим горам можно идти пешком и без дороги. — Сейчас, тут местечко было такое…

Чтобы растянуть время и заодно удовлетворить свою стариковскую любознательность, он подробно расспрашивал Артема о его судьбе, его жизни и его семье. В ответ только охал и причмокивал.

Так проехали они километров двадцать, оставив позади несколько небольших поселений.

— Ну вот, — успокоился Леонид Андреевич и припарковался на обочине у местечка без отбойников. — Это здесь.

Вышли.

— Тут только справа идите, тут справа есть путь. Слева нету. Но не высоковольтная линия, да вон она. Там не идите, там будет тяжело — такие горы. А ближе сюда, ровнее.

Артем принял все рекомендации, пожелания и благословения и пожал доброму старику руку. Но тот притянул его к себе, по-отечески крепко обнял и все не отпускал.

Артем сначала почувствовал в такой близости что-то неприятное, самовольное, но, похлопав и сам по спине, проникся новым, неиспробованным ранее чувством. Ведь надо же! У него под руками был живой человек, который смешивался с ним чем-то неясным и неуловимым. Но, несомненно, чем-то важным.

Наконец, Леонид Андреевич отпрянул, увлекая за собой и это нечто вместе с духом ферментированного чая и плохо выполосканной рубашки с запахом стирального порошка, и похлопал Артема по плечам:

— Ну, — сказал он, как при отправке родного человека в далекие края. — Вы, может, заедете на обратном? Я чаю нового сделаю. Пожалуйста, а? Из инжирных листьев. Знаете, какая вещь получается?

И он с аппетитом причмокнул.

Артем улыбнулся:

— Обещаю! — он и сам робко хлопнул старика по тощему плечу и почувствовал под своей ладошкой живое. — Вы ведь у меня пока единственный человек на Земле.

Старик хорошо понял Артема, потому что горе очень обостряет ощущение чужой боли, делает его тонким и точным. Поэтому кивнул в подтверждение:

— Вы у меня пока тоже, — ответил он, но многозначительно добавил. — Пока.

***

Идти отсюда и вправду было куда проще, чем поперек линии хребта, которую они преодолели с Леонидом Андреевичем на его старенькой машине.

Дело пошло еще быстрее, когда они двинулись по твердой дороге, тянущейся параллельно трассе.

Правда тут Чижик засуетился, явно опасаясь чего-то впереди. И Артем понял, чего именно — возле дороги лежали огромные валуны, рядом с которыми устроила привал небольшая группа туристов.

Туристы тоже заметили Артема и Чижика, встали на ноги и замахали руками:

— Идите к нам!

Артем итак шел в их сторону, поэтому просьбу их выполнил. Впрочем, не только поэтому, наверное.

— А мы вас знаем! — бросилась навстречу гостеприимная хозяйка лагеря. — Вы шли за нами след в след, пока в гору не полезли. А мы ее обошли.

Артем улыбнулся. Так это их следы видел он в лесу.

— А я думал вас четверо, — припомнил он отметины их лагеря на лесной поляне.

— Не-ет! — отозвалась женщина. — Нас трое: я мой муж и наша дочь.

Она представила членов своей семьи: она — Лена, ее муж — Олег и их дочь — Лида.

Олег протянул Артему пластиковую бутылку с водой, мокрую от холодной испарины:

— Пейте, пока не нагрелась, — он выглядел дружелюбным и открытым, будто знал Артема с детства.

Артем отхлебнул прямо из горлышка, чувствуя почему-то, как слюни всех членов этой семьи проникают в его организм. Но, преодолев барьер брезгливости, он даже ощутил некоторое с ними единение. Теперь у него часть их пищевой микрофлоры — бактерий, болезней. Часть их прошлого уже в нем. Может, они теперь его стая?

— А это у вас кто? — нагнулась Лена над Чижиком. Тот отскочил в сторону,