и нет, совсем чуть-чуть ей осталось. Ничего я ей не сказал, да, видно, она сама всё поняла. Встала и ушла в ночь, а под утро слышу, скребётся в дверь кто-то. Открыл, а там малец стоит, синий весь от холода. Я его в дом занёс, раздел и под одеяло положил, а сам давай одежду его осматривать. И нашёл записку от женщины этой.

– И что в ней было?– с интересом спросил Распутин.

– Писала она, что согрешила по глупости, а отца ребёнка на войну забрали, и нет у неё ни сил, ни средств на его содержание. Прощения просила. Так он у меня и оказался.

– А откуда ты узнал, что Георгием его звать?

– Она так в конце записки написала, мол, в честь Победоносца назвала. Имена, Григорий, к людям случайно не приходят: какое изначально досталось, с таким весь Путь идти и будешь.

– Мудрено для меня всё, что ты говоришь,– Распутин почесал нос,– а он знает?

– Как не знать? Мне скрывать нечего, как подрос, я ему всё рассказал.

– А с мамкой его что случилось?

– Тем же днём её лихой человек топором зарубил.

– Значит, не в том месте она очутилась,– заметил Распутин.

– Мы сами для себя выбираем, где очутиться,– спокойно ответил старик.– Иному бы не высовываться, жить тихо по чести и совести, как человеку и положено, так нет, лезет и лезет, ищет, где лучше да сытнее.

– Да как узнать, какое место то, а какое не то? Дома, что ли, всю жизнь сидеть?– всплеснул руками Распутин.– Так и дома топором по голове получить можно!

– Дома не отсидишься, Гриша. Людей вокруг правильно подбирать надо. Доброму человеку топор только для колки дров надобен, а злой и без топора найдёт, как гадость сделать.

– Ты это про меня сейчас говоришь?

– Про всех нас.

Распутин вздохнул.

– Георгий,– позвал старик, и дверь тут же открылась,– заходи. Возьми перо и чернила, писать будешь.

Мальчик достал из разваливающегося комода письменные принадлежности, аккуратно разложив их на столе.

– Семь грамм корня ливанского кедра,– начал диктовать старик,– один засушённый плод акокантеры абиссинской, двенадцать грамм сибирской полыни…

Распутин с недоумением слушал сплошь незнакомые ботанические названия.

Монотонный спокойный голос белобородого старика действовал подобно снотворному, и он почувствовал, что находится в непонятной дрёме, где-то на границе между сном и реальностью.

Перед глазами вдруг возник дворец Феликса Юсупова, а потом и сам Феликс.

Держа в руке бокал вина, приторно улыбаясь, он что-то говорил, но его слова не доходили до сознания, пропадая и тут же стираясь из памяти.

Неожиданно он очутился на улице, во дворе.

Шёл снег.

Его хлопья были крупными и мягкими.

Поймав на ладонь одну снежинку, Распутин вдруг подумал, что в это самое время должен быть в совершенно другом месте.

«Что я тут делаю?»

От ворот кто-то шёл.

Присмотревшись, он увидел молодую женщину.

Она, пошатываясь, словно пьяная, шла прямо на него.

В её голове торчал топор, струйки тёмной крови стекали с подбородка на снег и тот шипел, пузырясь и смешиваясь с ними.

«Бежать!»

Он побежал, но ноги были ватными, длинный подол шубы мешал, цепляясь за непонятно откуда взявшиеся корни деревьев, торчащие из мёрзлой земли.

Схватив руками подол, он почувствовал, как что-то сильно ударило его в спину.

Уже падая, он понял, что опускается не на землю, а летит в чёрную Невскую воду.

В изнеможении подняв голову, он увидел перекошенное лицо Юсупова, а потом ледяное крошево сомкнулось над ним, и холодная речная вода поволокла его тело навстречу концу, который, теперь он знал это точно, одновременно был и началом всего.

Распутин вдруг захрипел, схватив себя руками за горло, и открыл глаза.

Обезумевшим взглядом он смотрел на старика и мальчика, сидящих за столом напротив него, и не узнавал их.

– Воды!– потребовал он.

Мальчик вскочил и, схватив с подоконника большую железную кружку, выбежал из комнаты.

– Что это было?– сиплым голосом спросил Распутин, начиная припоминать, где находится.

– Заснул ты, Гриша. Намаялся за день, вот, наверное, тебе кошмар и померещился.

– Эта женщина его мать? Ты видел её?

– Я всё вижу, такая уж доля выпала,– старик сложил вдвое бумажный листок, протягивая его Распутину,– Императору отдашь лично в руки, да скажи ему, чтобы не мешкал с поиском ингредиентов.

– Что это?

– Спасение его и всей семьи. По-другому никак не получится.

– Спасение в этом листке?– с недоверием спросил Распутин.

– Не в самом листке,– терпеливо пояснил старик,– а в формуле этого эликсира.

В этот момент вернулся мальчик с водой.

Распутин с жадностью начал пить и струйки воды потекли по его бороде.

Он по-простому утёрся рукой:

– И как ты себе это представляешь? Прийти, значит, во дворец и сказать: ищете Ваше Императорское Величество корешки по всему белому свету, варите раствор и пейте на здоровье?

– Это уж ты сам придумывай, что да как говорить будешь. Имя моё вслух не произноси. Спрашивать будет, скажи, со старцами встречался, они, мол, и передали Вам со всем почтением. Что касается эликсира этого, скажу так: почти всё у нас в России матушке растёт, а что не растёт, так по одному слову Государя вмиг достанут.

– И что будет с тем, кто это выпьет?

– Гляди, какой ты на вопросы скорый. Скажу, но не сейчас. Прежде одно дело сделаем, а уж потом и вторым займёмся. Позже ещё один листок от меня получишь, инструкцию для того, кто выпил.

– Душно тут у вас,– Распутин встал,– окно бы открыли, что ли.

– Это внутренний жар тебе покоя не даёт, свободы ищет, да только не свободен ты, Григорий. Сам у себя в остроге сидишь.

– Тебе виднее. Хорошо, передам. Когда за вторым листком зайти?

– Как Государь раствор выпьет, так и приходи. И ещё есть просьба у меня к тебе одна: пристрой на работу моего парнишку. Он грамотный, может, помощником писаря или ещё кем-нибудь.

– Завтра к обеду пусть на Гороховую улицу ко мне приходит, только одежду справить ему надобно. Вот, деньги оставлю, пускай купит себе, что надо,– Распутин положил на стол несколько мятых цветных бумажек и, поклонившись, стремительно вышел.

– Что с ним, дедушка?

– Да кто ж его знает? Видишь, большим человеком стал, может, дела государственные куда позвали.

– А он к нам ещё придёт?

– Зачем тебе знать?

– После его визитов у нас всегда еда есть.

Старик засмеялся:

– Скоро сам зарабатывать начнёшь, на квас да хлебушек хватит, а большего человеку и не надо.

– Так придёт или нет?– настойчиво переспросил мальчик.

– Нет, больше не придёт,–