Если вглядеться в эту женщину внимательнее, то была заметна затасканность. Она не искала развлечений как таковых, она стремилась скрасить конец скучной и невероятно длинной недели. Джемаль оправдывал ее как перед собой, так и перед всевышним, как если бы отпускал ей грехи.

Их взгляды пересеклись в третий или четвертый раз, и Джемаль приподнял свой бокал, пригубил вино, и этот недвусмысленный жест расшифровывался просто: «За вас!» Он не торопил события, полагая, что не ошибается: женщина сама проявит инициативу. Мужчина, положивший на нее глаз, сидит в одиночестве, и она должна уравнять шансы. Она втянулась в этот безмолвный флирт, который, конечно же, разжигал ее интерес и вовлекал в полет фантазий.

Официант с корпоративным бейджиком, идентифицирующим его как Йена Файфа, подошел к клиенту все с тем же вопросом: не против ли он соседа, – Ахмед Джемаль ответил в третий раз:

– Я жду.

Даже в этой любовной завязке ему важно было одержать победу. Он мог пойти на уступки официанту и дождаться соседки, а мог указать кивком на эту тридцатилетнюю женщину, пригласив ее за свой столик, и она оказалась бы рядом через минуту или две. В мелочах агент британской военной разведки был щепетилен. И его очередное «нет» официанту также предназначалось объекту его внимания. Выходит, и эта женщина тоже одерживала свою победу.

Вот этот момент, которого дожидался Ахмед Джемаль: она чуть подалась вперед, отведя руку с дымящейся сигаретой в сторону, и что-то шепнула на ухо соседке. Не нужно обладать даром ясновидения, чтобы дословно узнать содержание фразы: она просила подругу уйти и, возможно, не оборачиваться – хотя бы в этот момент. Что же, сегодня повезло одной женщине. А другая, несмотря на запрет подруги, все-таки обернулась и одарила Джемаля продолжительным взглядом, просто изучая его и не вкладывая никаких эмоций. Затем она встала, сняла со спинки стула модную матерчатую сумочку.

Официант тут же оказался рядом. На его вопрос оставшаяся в одиночестве женщина ответила: «Я жду». Йен Файф выпрямился и развел руками: что такое сегодня творится?

«Контрольная» минута пролетела, как одно мгновение. Джемаль, одернув пиджак, подошел к столику.

– Разрешите составить вам компанию?

– Пожалуйста. Место не занято, – с некоторым нажимом и не без намека на окончившийся результативной ничьей безмолвный флирт ответила она. – Вы военный?

– А вы ясновидящая?

Они оба рассмеялись.

– Вы говорите как военный. Ваше «разрешите» вас выдало. Но одеваетесь вы как гражданский. Я знаю некоторых военных, которых стесняет штатская одежда.

– Ну, в общем, я ни рыба ни мясо. Я военный представитель на автозаводе в Солихалли. Скажу по секрету, что без моей резолюции завод не выпустит ни одного военного «Лендровера».

– И вас зовут...

– Рахман. Ар-Рахман означает «милостивый».

– Мари, – представилась женщина, не оставшись в долгу. – Это имя означает «отвергнутая». Мари Блант.

– Только не сегодня. – Агент МИ-6 продолжил, сделав официанту заказ. – Работа с людьми – мое призвание. Только иногда я чувствую усталость. И тогда ищу разрядки в таком, как это, заведении. Я не успел заметить, мило здесь или нет. Разве что обратил внимание на мальчика и девочку на сцене – на мой взгляд, они сильно недокормлены. Вы здесь впервые, Мари?

– Я была здесь несколько раз.

– Живете рядом?

Мари Блант улыбнулась, отвечая глазами: «Да».

Прошло всего полчаса, а они уже оказались в постели.

Джемаль разогрел Мари. Покусывания ее груди, видимая борьба за инициативу доставили женщине неповторимые минуты удовольствия. Он раскрепостил и завел ее настолько, что она, взяв его руку, сама показала, что ей больше всего хотелось бы... Мари отлично владела своим телом. Подняв ноги и прижав колени к своим плечам, голени она положила на плечи любовнику. Джемаль глубоко вошел в нее, а Мари, обхватив его спину ногами, надавливала на нее – стимулируя партнера и словно регулируя частоту его движений. «Еще!» – то шептала, то негромко выкрикивала она – но больше для себя. Джемаль был неутомим. Он не ограничился постелью и перенес Мари, прижимая к себе, на широкий стол. Она села и, снова обвив его спину ногами, приняла его ласки...

Два часа ночи. Мари лежит на кровати и смотрит, как одевается ее любовник. Сколько времени прошло с того момента, когда они, глядя в глаза друг другу, снимали свою одежду – торопливо, но без капли неистовства; они жили теми упоительными моментами, а не играли ими. Глаза в глаза. Боковое зрение цепляется за обнаженные участки тела и неоправданно торопит события: быстрее!

Он одевается... обстоятельно, не торопясь. Зная себе цену? Почему бы и нет? Но и она тоже знает, какая цена стоит на ее бирке.

Она встала, набросив на плечи халат, чтобы проводить его. И была уверена – навсегда. Если и жалела об этом, то немного. Она привыкла к прощаниям такого рода, которые сама же называла по-разному: то еженедельными, то ежемесячными, как повезет. И сама она не любила повторов, которые у нее лично ассоциировались с использованием – например, одних и тех же телодвижений, звуков и прочее. Да и само слово это – использование – отдавало публичностью. Если бы Мари попросили объяснить это, ей пришлось бы нелегко. Она мыслила больше образами, которые рождались в голове и никаких подписей и ссылок не требовали.

Она не стала целовать Джемаля, угадывая, что ему это не нужно. Взяв его за лацканы пиджака, сосредоточив взгляд на его подбородке, негромко произнесла:

– Все было просто замечательно, Рахман. Даже не знаю, что еще сказать. Ты...

– Ничего не говори, – перебил ее Ахмед Джемаль. И добавил: – Сейчас. Прибереги слова до завтра.

– До завтра? – Мари не верила своим ушам. Он сказал «до завтра»?

– Я приглашаю тебя на пикник. Встретимся завтра на Паддингтонском вокзале в половине двенадцатого. Я планирую увезти тебя в Кентербери и там удивить еще больше. – Джемаль не дал ей вставить и слова. – Чувствую вину перед твоей подругой, когда вчера в ресторане разъединил вас. Приглашаю и ее тоже. Позвони ей сегодня утром. И ты можешь подумать, что хочешь.

– Нас будет трое?

– Нас будет трое.

И Мари задрожала от возбуждения.

Руби Уоллес сломя голову бежала к перрону. Она опаздывала на поезд, и спасти ее могла только скорость, которую она набрала у газетного киоска. С вокзала Паддингтон, площади которого раскинулись в одноименном районе, отправлялись поезда дальнего следования и пригородный пассажирский транспорт. Именно на поезд, отправлявшийся в Кентербери в 12.07, и опаздывала Руби. И ее ничуть не успокаивал тот факт, что поезда в этом направлении по выходным следуют каждый час.

Неприятности для Руби Уоллес начались буквально у порога апартаментов: целых пять минут она провозилась с подъездным замком, и все впустую. Она нажимала на кнопку, смотрела на индикатор, который, как и положено, менял красный свет на зеленый – «открыто». Но не тут-то было: длинный язычок замка оставался на месте – внутри массивной скобы запорной планки. «Ну давай, – торопилась Руби, нажимая и нажимая на кнопку. – Давай вылезай, чертов хамелеон! Понравилось тебе там, что ли?!» В конце концов она пнула металлическую дверь, вызвав недовольство управляющего – Джона Кэмпбелла, которого по имени никто не называл, а только по фамилии, превратившейся в кличку. Криворотый подошел к Руби сзади неслышно и мог остановить ее голосом или прикосновением руки. Но в нем навечно поселился менеджер, и он не мог не зафиксировать акт вандализма. Только после этого он открыл рот: