Франческо де Леоне задрожал от восторга и наслаждения, едва представив себе, как будет идти навстречу Гробу Господнему, в церкви, построенной на месте садов Иосифа Арифамейского. Именно там, под церковью, в крипте, Елена, мать Константина, обрела Животворящий Крест.

Он как подкошенный упал на камни, согретые пустыней, которая бесчинствовала снаружи. Он увидел, как протягивает руку, решившись едва коснуться ремешка сандалии. Жизнь ради этого жеста – то, что рыцарь предлагал со всей страстью и бесконечной покорностью.

Но до этого часа было еще очень далеко. Пройдут часы, дни, возможно, годы. До этого дня должно было столько всего свершиться…

Заблуждался ли он? Утратила ли его вера чистоту? По сути, не включится ли он в конце концов в игру теней и не согласится ли с расчетами сильных мира сего, планы которых он был призван расстроить?

Он встал. И хотя он был еще относительно молод, все же чувствовал себя тысячелетним старцем. У человеческой души от него почти не было никаких секретов. Он пережил несколько редких, но чудесных озарений, но и не раз впадал в уныние, если не испытывал отвращение. Любить людей во имя любви к Христу порой казалось ему утопичным. Тем не менее этот душевный надлом следовало как можно тщательнее скрывать. Тем более что его целью были не люди. Его целью, его целями был Он. Необъяснимое желание пожертвовать собой охватывало Франческо де Леоне в самые тяжелые для него моменты.

Он бесшумно прошел в крыло, где находились кельи и дортуары. Оказавшись на улице, он надел сандалии и пересек огромный квадратный двор, направляясь в сторону расположенного в центре здания, где совершались омовения.

Он спускался по ступеням, которые вели в мертвецкую, расположенную под госпиталем. В этот небольшой подвал сносили тела, ожидающие погребения, ведь под действием горячего воздуха они разлагались очень быстро. В то раннее утро подвал был пуст. Однако, увидев покойника, рыцарь вряд ли заволновался бы. Он уже видел столько окровавленных с ног до головы покойников, продвигался вперед среди них, перешагивал через них, порой переворачивал, ища знакомое лицо! В глубине подвала низенькая дверь вела в живорыбный садок, вырубленный в гранитной скале. Плававшие в садке карпы обеспечивали пропитание обитателям цитадели. Кроме того, разводить их было очень выгодно, поскольку рыцари, заимствовавшие китайский метод тысячелетней давности, кормили рыб птичьим пометом. Погружение в ледяную» оду глубокого водоема, прикосновение к его лодыжкам рыб, которые ослепли, из поколения в поколение размножаясь и темноте, не избавили Франческо де Леоне от неприятного чувства, овладевшего им после пробуждения от сна.

Когда в часовне он подошел к приору, исполнявшему также обязанности великого командора, день едва занимался. Арно де Вианкур, маленький щуплый человек с пепельными волосами, казалось, не имевший возраста, обернулся к нему. Он сложил руки на черной рясе из грубой ткани и улыбнулся.

– Пойдемте, брат мой. Надо воспользоваться этими редкими часами относительной прохлады, – предложил он.

Франческо де Леоне кивнул головой в знак согласия, ничуть не сомневаясь, что предложение щуплого человека не было связано с милосердным рассветом. Арно де Вианкур опасался шпионов Лузиньяна, сновавших повсюду и, может быть, даже проникших в орден.

Они, опустив головы и подняв капюшоны, молча шагали несколько минут. Леоне следовал за Арно де Вианкуром до толстых стен. Его тесные связи с Гийомом де Вилларе, их нынешним Великим магистром, объяснялись не только верностью, но и тем, что мужчины, оба высоко образованные, прекрасно дополняли друг друга. Впрочем, приор не догадывался, что у этого взаимного доверия существовали пределы. Гийом де Вилларе – равно как его племянник и вероятный преемник Фульк де Вилларе – знал все о страхах, надеждах и порывах души своего великого командора, а вот тот ни о чем подобном даже не догадывался.

Арно де Вианкур остановился и оглянулся по сторонам, желая убедиться, что никто не нарушит их одиночества.

– Вы слышите, как поют цикады? Они просыпаются вместе с нами. Какое прекрасное упорство, не правда ли? Знаете ли вы, почему они поют? Разумеется, нет. Цикады не спорят со своей судьбой.

– Значит, я цикада.

– Как и все мы здесь.

Франческо терпеливо ждал. Приор любил подобные метафоры, длинные преамбулы. Франческо сравнивал ум Арно де Вианкура с гигантской мировой шахматной доской, на которой фигуры, постоянно находившиеся в движении, никогда не подчинялись одним и тем же правилам. Он плел такие запутанные сети, что никто не мог найти концов составлявших их нитей. И все же они могли внезапно распутаться, чтобы образовать идеальную петлю.

Приор начал говорить равнодушным тоном, словно размышлял вслух:

– Бонифаций VIII*, наш покойный святой отец, принадлежал к той же породе, что и императоры. Он мечтал установить папскую теократию, создать христианскую империю, объединенную только его властью…

В словах приора Леоне почувствовал легкий упрек. Бонифаций VIII был железным человеком, не склонным к диалогу. Своей непримиримостью он снискал себе множество врагов, даже в лоне Церкви.

– …Его преемник Никола Бокказини, наш Папа Бенедикт XI*, мало похож на него. Несомненно, он больше всех был удивлен, что его избрали Папой. Могу ли я признаться вам, брат мой, что мы опасаемся за его жизнь? Ведь он простил Филиппа Красивого за его попытку совершить покушение на своего предшественника.

При одной мысли, что жизни Бенедикта грозит опасность, рыцарем овладела подспудная тревога. Новый Папа, чистота его воззрений, сама его духовность были главной ставкой в тысячелетней борьбе, в которую втянулся Леоне. Тем не менее он терпеливо ждал продолжения. Как обычно, приор шел размеренным шагом. Он продолжил:

– Нам… нам стало известно, что Бенедикт намеревался отлучить от церкви Гийома де Ногаре*, вечную тень своего монарха. Он случайно оказался замешан в гнусном деле, но ходят слухи, будто Ногаре оскорбил Бонифация. Как бы то ни было, Бенедикту придется сделать жест, наказать кого-нибудь. Полное отпущение грехов повредит папской власти, и так уже пошатнувшейся.

Приор вздохнул и продолжил:

– Король Филипп вовсе не глуп, и он на этом не остановится. Он нуждается в Папе, который подчинялся бы ему, и при необходимости заставит выбрать именно такого Папу. Он больше не в состоянии терпеть эту «теневую власть», которая мешает ему проводить свою политику. Если наши опасения обоснованы, если жизнь понтифика под угрозой, то его преемник представляет для нас мучительную неопределенность, если не большую опасность. Мы находимся на передовой, равно как и орден тамплиеров. Но я повторяюсь. Вы об этом знаете так же хорошо, как и я.

Франческо де Леоне посмотрел на небо. Последние звезды погасли. Неужели жизнь нового Папы оказалась под угрозой? Приор вновь переменил тему разговора:

– Разве это не чудо? Иногда боишься, что однажды звезды погаснут навсегда. Но каждую ночь они возвращаются к нам, пронзая своим светом самую густую тьму.