Присутствующие как один поворачиваются в мою сторону. Я неспешно шагаю через зал, а дамы ахают, раскрывают перед собой веера и возбужденно шепчутся. Да, мои милые, продолжайте судачить. Я знаю, во что я одета, а во что вы — все в мрачных тонах, будто пришли на похороны, а не на объявление о разводе. Появляется второй церемониймейстер и ведет меня к возвышению, Поль следует сзади. Я ощущаю его присутствие так, словно это моя тень, и когда мы оказываемся перед троном брата, я наклоняюсь и шепчу: «Видел лица? Чуть не попадали!»

— Произвести фурор вам всегда удавалось, ваше высочество.

Я обращаю взор на возвышение, где теперь остался один золоченый трон: трон Жозефины убрали. Помню тот вечер, когда во дворец был вызван столяр Жакоб Демальтер и получил задание сотворить нечто уникальное. «Голубой шелк и бархат, — сказал Наполеон. — И вышитая буква N, больше ничего». «Не забудь про три своих геральдических символа. Обязательно!» — напомнила я. В результате на ткани были вышиты гигантский орел, звезда Почетного легиона и золотые пчелы.

Фанфаристы в ливреях извещают о приближении брата с Жозефиной. Я так крепко сжимаю ридикюль, что белеют костяшки пальцев.

— Дышать не забывайте! — советует Поль.

И это правильно. Не хочется, чтобы брат, когда опустит взор с помоста, увидел меня с красным лицом. Я к этому моменту готовилась тринадцать лет, и нельзя допустить, чтобы цвет лица испортил мне праздник.

А вот и они. Боже, только посмотрите, какая она бледная! Вот уж действительно: страшнее не придумаешь. Она встает рядом с братом и, кажется, сейчас упадет в обморок. На какой-то миг мне даже становится ее жаль — стоять вот так перед толпой людей и слагать с себя корону. Представляю, как это должно быть унизительно.

— Своим преданным приемным детям, — говорит брат, — я неимоверно благодарен. Евгений и Гортензия для меня как родные…

Еще чего! Если бы это было так, и развода бы не случилось.

— Одному Богу известно, каких сердечных мук стоило мне это решение, — продолжает брат. Когда нужно, он умеет сгустить краски. — Мужество для принятия этого решения мне помогло обрести только сознание того, что оно служит интересам Франции. — Среди собравшихся проносится шепоток. — Своей любимой супруге за ее верность и доброту могу выразить лишь глубокое чувство признательности. Она украсила тринадцать лет моей жизни, и память об этих годах навсегда останется в моем сердце.

Мне хочется зааплодировать, но все стоят недвижимо, и я воздерживаюсь.

Затем брат делает шаг назад, и его место в середине помоста занимает Жозефина. Теперь в зале царит мертвая тишина. Можно слышать, как шуршат дамские платья и как тяжело, с усилием дышит старик у меня за спиной.

— С позволения моего дорогого августейшего супруга, — начинает она, — хочу выразить ему свою преданность, такую глубокую, какую только может испытывать жена к мужу…

Зал замер в ожидании, что она будет говорить дальше, продолжая свой многократно отрепетированный спектакль, а ее вдруг начинает колотить. Молчание делается мучительным. Наконец Жозефина открывает ридикюль и достает сложенный лист бумаги.

— Месье Моро.

Невероятно, но Наполеон тычет пальцем в моего камергера. Он хочет, чтобы остальную часть речи прочел за Жозефину Поль!

Я знаю, брат высоко ценит Поля, но это неслыханно. Я бросаю взгляд на мужчин рядом со мной и узнаю актера Тальма, он одет в красный бархатный камзол и белые кашемировые бриджи. Господи, ну попроси прочесть его!

Я молюсь, чтобы Жозефина взяла себя в руки, но Поль уже начал читать.

«Из уважения к чувствам императора я даю согласие на расторжение брака, сделавшегося теперь препятствием к благополучию Франции, которая оказывается лишена блага со временем получить в правители потомков этого великого человека, которого ниспослало нам само Провидение, дабы он сумел изгладить зло, принесенное кошмарной революцией, и возродить алтарь, трон и общественный порядок».

Я в упор смотрю на Жозефину. Это момент, когда она могла бы дать незабываемое представление и повлиять на общественное мнение, а что делает она? Перепоручает свою роль кому-то другому.

«Но новый брак императора никак не отразится на чувствах, живущих в моем сердце. Император всегда будет мне лучшим другом. Я знаю, чего стоило его сердцу принять это решение, продиктованное соображениями политического характера и высокими интересами государства, но оба мы горды теми жертвами, на какие идем ради блага нашей страны. Сейчас, демонстрируя величайшее доказательство своей верности, какое только можно себе представить, я испытываю небывалый душевный подъем».

Да она просто идиотка!

Подписываются документы о разводе, и все в замешательстве. Никто не знает, как себя вести. Что-то говорить? Хранить молчание? Когда брат ставит свою подпись, у него ломается перо, и по залу проносится нервный шепоток. Приносят другое. Где-то позади меня какая-то дама прищелкивает языком и говорит: «Определенно, это знак». Тем не менее, пока брат обмакивает в чернила новое перо и заканчивает подпись, никто не осмеливается проронить ни слова. С улицы доносится сильный раскат грома, а придворные вопросительно смотрят на императора в ожидании какого-либо указания.

— Во благо Франции! — громко объявляет Наполеон, и все наперебой повторяют эту фразу.

Люди начинают двигаться к выходу, а Тальма качает головой:

— Невероятно!

— В самом деле. — Я не в силах сдержать улыбку. Бог мой, теперь всего можно ожидать. И начиная с сегодняшнего дня, Наполеон будет искать поддержку у своих родных. Он уже понимает, что я могла бы стать идеальной королевой… Но тут я вижу, как Наполеон берет за руку Жозефину, и у меня останавливается сердце.

— Неужто поведет ее к ней в апартаменты? — восклицаю я.

Тальма недоумевает.

— Почему нет?

— Потому что это развод, а не тур вальса!

Он хмыкает.

— Разница невелика.

— Надеюсь, вы не намекаете на неуместность всего происходящего? — возмущаюсь я и ищу глазами Поля, раздраженная этой безумной перепалкой.

— Конечно, нет. Если мне суждено когда-нибудь развестись, я хотел бы превратить это в торжественное мероприятие, с танцами и угощением как минимум на тысячу человек.

— Мне ваши шутки не смешны. — Куда, черт возьми, подевался Поль?

— Не смешны? — Тальма улыбается, и устоять перед этой улыбкой невозможно. — Если вы ищете своего камергера, то он вон в той стороне, с австрийским послом.

— А этот-то с чего сегодня нарасхват?

Тальма смотрит на меня с недоверием.

— А это секрет, о котором уже говорит весь Париж, — отвечает он. — Ваш брат собирается жениться на австрийской принцессе. Окончательное решение принято сегодня утром.

«Насчет мотивов, побудивших императора разорвать узы, которые он поддерживал на протяжении пятнадцати (их брак длился тринадцать с половиной лет) с лишним лет, существует тысяча досужих домыслов… Это решение относили за счет желания связать себя с супругой королевских кровей; недоброжелатели охотно распространяли эту версию, подчеркивая, что ради этой цели он пожертвовал всеми другими соображениями».