про лето, которое раньше всегда было теплее. Про школу. В крайнем случае про Африку. Или про общественный транспорт в какой угодно стране.

Голос Тирзы становился все громче. Хофмейстер знал, чем это грозит. Скоро польются слезы. Против слез он не мог устоять. От собственной слабости его тошнило. Слабость его детей приводила его в бешенство.

Он быстро посмотрел на свою супругу, которая спокойно потягивала вино и делала вид, что все происходящее нисколько ее не касается. Ему нужно было спасать положение, и как можно скорее, потому что никто другой не станет этого делать. Никто другой и не сможет это сделать.

— Не нужно так говорить, — сказал Хофмейстер. — Она нас не бросила. Она занималась саморазвитием.

Супруга вздохнула и отложила нож и вилку.

— Можешь честно сказать ей все как есть, что я просто не выдержала тут с тобой, Йорген. Тирза знает об этом не хуже меня, и все соседи это знают. Не надо называть это саморазвитием. Эти твои вечные идиотские эвфемизмы. Никакого саморазвития не было. Я просто не выдержала. И никто бы не выдержал жизни с тобой. Ни один нормальный человек.

— Хорошо, — сказал Хофмейстер. — Саморазвитие. И давайте на этом закроем тему. Всех устроит такой компромисс? Иногда заняться саморазвитием — то же самое, что не выдержать. Не такая уж большая разница.

— Папа! — закричала Тирза. — Не глупи же! Зачем ты позволяешь так с собой обращаться?

— Я просто хочу спокойно поесть, — отозвался Хофмейстер. — Это все, чего я хочу, Тирза. Я спокойно приготовил эту еду. И теперь я хочу спокойно ее съесть. И я сделаю это. У меня получится. Три года у меня прекрасно получалось.

Его дочь размахнулась и левой рукой стукнула по столу. Вилка полетела на пол.

— А я не хочу сидеть за столом с этой женщиной! — закричала Тирза. — Я не желаю никогда больше видеть эту женщину. Никогда в жизни!

Она вскочила из-за стола.

— Ненавижу тебя! — выкрикнула она. — Лучше бы ты не возвращалась. Лучше бы ты никогда не возвращалась. Лучше бы ты умерла!

И после этих слов она умчалась наверх.

Хофмейстер тщательно вытер рот салфеткой, передвинул бутылку вина на пару сантиметров и спросил:

— Желаешь десерт?

Его супруга сидела уставившись в свой бокал и пыталась выловить оттуда крошечный кусочек пробки.

— Она всегда была такой, — спокойно сказала она.

— У меня остался вчерашний десерт, — сказал он. — Я готовил тирамису. Я всегда готовлю его по средам. Могу тебе предложить. Или ты хочешь фрукты?

— Она не умеет прощать.

— Я могу сделать фруктовый салат.

— Она не умеет прощать себя. Ты умеешь прощать себя, Йорген, ты вообще умеешь себя прощать? — Она снова надела очки как ободок для волос.

— Фруктовый салат? Приготовить тебе? Я быстро.

Супруга вздохнула.

— Хорошо, — сказала она, — давай поговорим о чем-нибудь другом. Если тебе так угодно. Как дела у нашего мойщика окон?

— У какого мойщика окон?

— У того, что приходил к нам раз в месяц мыть окна, пожилой мужчина. Как у него дела?

— А, ты про него… — вздохнул Хофмейстер. — Он умер.

Он так и остался сидеть, дергая себя за нижнюю губу.

— Ты научился готовить, — сказала супруга. — Это стоит отметить.

— Спасибо, — отозвался Хофмейстер, поднялся и пошел в комнату своей младшей дочери. Но на полпути одумался, остановился, вернулся в гостиную и снова сел за стол.

Его супруга все еще была там. Не как гость, а как свой человек, тот, кто живет в этом доме. Кем она, в сущности, и была. Официально она никогда не выписывалась из этой квартиры. Приглашения на выборы приходили на этот адрес, и Хофмейстер по привычке оставлял их на маленьком шкафчике в коридоре, пока выборы не заканчивались, и он с грустью констатировал, что его супруга и на этот раз не воспользовалась своим избирательным правом.

— У нее есть молодой человек?

— У Тирзы?

— У Тирзы, конечно. У кого же еще?

— Я иногда встречаю в ванной мальчиков.

— В ванной?

— В ванной, там они чаще всего оказываются.

— И что они там делают?

— Что делают люди в ванной? Принимают душ. Я так думаю. Ходят в туалет. Я не спрашиваю: «Что вы тут делаете?» Я не настолько негостеприимен. Это ее дом. Это и ее дом, Тирзы.

Супруга тяжело вздохнула и опустошила бокал:

— И что ты им говоришь?

— Тогда я спрашиваю у них, — сказал Хофмейстер, — хотя тебя, возможно, удивит этот вопрос, но я спрашиваю: «Нужно ли тебе чистое полотенце?» Вот что я у них спрашиваю. Но как знать, может, у тебя на этот счет будут другие идеи и вопросы получше, может, мне стоит спрашивать у них: «Не желаете ли бокал шампанского, мой юный друг? Вы хорошо перепихнулись? Надеюсь, вы использовали презерватив, но если нет, то тоже ничего страшного, лишние люди нам тут не помешают». Ты бы, конечно, поступила по-другому, я знаю, ты всегда завидовала, что у твоих дочерей такие кавалеры. Но я просто спрашиваю: «Нужно ли тебе чистое полотенце?» И больше ничего.

— Прекрати! — крикнула она.

Все стихло, а потом Хофмейстер сказал:

— Мы орем друг на друга.

— Да, — кивнула она. — Это глупо. Мы опять орем, хотя у нас нет ни малейшего повода.

Она направилась к дивану, достала из сумки сигареты, закурила и вернулась к столу.

— Очки тоже французские? — Хофмейстер показал на солнечные очки с нелепо огромными стеклами, которые все еще были у нее в волосах.

— Итальянские. Это туфли французские, а очки из Италии.

Его ужасно раздражал дым, но он ничего не сказал.

— Ты настроил ее против меня? — спросила она. — Или это случилось само собой?

— Это произошло само собой, — ответил он. — От меня не потребовалось никаких усилий.

2

— Йорген, я задала тебе вопрос. Иби звонила?

Хофмейстер вытирал руки о фартук. К ладоням прилипли рисовые зернышки.

— Иби, — повторил он, уставившись на мать своих детей в махровом халате. — Иби. Она звонила. Но я с ней не говорил. С ней говорила Тирза. Она скоро будет, она в дороге.

Супруга улыбалась, хоть ее улыбку и нельзя было назвать слишком довольной. Она провела по его щеке тыльной стороной ладони, убрала что-то у него с кончика носа. Он не разглядел, что это было. Кусочек креветки, перхоть, что-то зеленое, может быть васаби.

— Тебе нужно побриться, — сказала она. — Ты выглядишь как бродяга.

— Я побреюсь, только сначала закончу с этим. — Он показал на сырую рыбу.

Она хотела уйти, но Хофмейстер задержал ее, ухватив за халат.

— Оставь этот праздник Тирзе. Просто пусть это будет праздник только для нее. Пожалуйста, побудь в тени.