– Мы с вами время от времени встречались, когда мой муж и я служили в Шантосе.

Хотя у меня болели пальцы, после того как мадам ле Барбье их сжала, я потянулась и сняла покров. Затем я положила его на стол и пригладила волосы.

Она посмотрела на меня, и в ее глазах появилась искра узнавания.

– Мадам ла Драпье, – выдохнула она. – Конечно же.

– Oui, c'est moi[7], – подтвердила я. – Когда-то вы называли меня Жильметтой.

– Но… я даже представить себе не могла, что вы…

– …Сможете смириться с жизнью монахини, – закончила я за нее. Как ни странно, я отнеслась к ее реакции как к комплименту. – Я не совсем сама выбрала эту жизнь. – Я несколько раз сжала и разжала пальцы, чтобы снова их почувствовать. – Мой муж умер от ран после Орлеанской битвы. – Больше мне ничего не нужно было говорить.

Мадам ле Барбье медленно покачала головой, продолжая всхлипывать.

– Ну, по крайней мере, вам не нужно заботиться о пропитании.

– Не нужно, – не стала спорить я. – Кроме того, я не так одинока, какой чувствовала себя в последние дни службы у милорда. Все, кого я знала и любила… к тому времени ушли. Аббатство – приятное место, где я могу быть полезна. Я стала доверенным лицом его преосвященства, и он в некоторых вопросах полагается на мое мнение.

– Да, я вчера заметила.

Меня удивило, что в своем горе она была в состоянии обращать внимание на посторонние вещи. Как только она меня вспомнила, тут же начала припоминать и многое другое.

– Я помню вашего сына… – сказала она. – Только он был старше, чем можно подумать…

– Это мой старший сын, Жан, – объяснила я. – Он… был старше Мишеля. Сейчас он священник. В Авиньоне.

– Священник? – удивленно переспросила она. – Ему позволили?

«Немыслимо, – заявил Этьен, когда Жан впервые заговорил о своем желании стать священником. – Тебя даже слушать никто не будет. Ты должен стать солдатом, как я. Пусть твой младший брат, Мишель, служит Богу, как пристало ему по рождению».

– Он не обладал способностями, необходимыми для военного, – сказала я, – да и желанием тоже…

«Мишель с радостью будет военным. Умоляю тебя, Этьен, ради блага наших сыновей, пусть Жан станет вместо него священником».

– Мне было непросто убедить мужа позволить Мишелю вместо нашего старшего сына изучать военное искусство. Со временем он понял, что это было правильное решение. Мишель как раз начал учиться владеть оружием, когда он…

Прошло столько лет, а я по-прежнему не могла выговорить этого вслух.

– Он… исчез, – прошептала я.

Несколько мгновений я не могла произнести ни звука, и мадам ле Барбье тоже молчала.

– Итак, Жан в Авиньоне… – проговорила она наконец. – Хороший город, так я слышала. Только очень далеко…

– Я ни разу там не была, хотя его преосвященство множество раз встречался со святым отцом с тех пор, как я поступила в аббатство. Он говорит, что это красивое место, особенно дворец, в котором живет его святейшество. Я очень скучаю по Жану, но, судя по всему, он счастлив… и наконец через несколько месяцев я вместе с его преосвященством должна отправиться в Авиньон.

Я увидела, что она искренне обрадовалась моим новостям.

– Как чудесно знать, что тебя ждет такое путешествие! Дорога будет тяжелой, но…

– Я никогда не боялась дорог – по правде говоря, даже получаю удовольствие от путешествий. А то, что ждет меня в конце, делает все неудобства незначительными пустяками. – Я похлопала себя по рукаву. – Он мне часто пишет; и я ношу его письма с собой, пока не запоминаю наизусть. Но это все равно не то же самое, что протянуть руку и коснуться его щеки.

– Прошу вас, зовите меня Агата, – сказала мадам ле Барбье и с горечью улыбнулась. – Мы с вами сестры, n'est-ce pas?[8]Ведь нас объединяют души наших сыновей, так что мы по-настоящему близки.

Слезы снова потекли по ее щекам, и я обнимала ее за плечи, пока она не перестала плакать.

– Ну, хорошо, Агата, расскажите мне все, что вы знаете о том, что случилось с Жоржем, – попросила я.

Она прикусила губу.

– Ну, матушка…

– Жильметта, – поправила я ее.

– Жильметта. – Она попыталась улыбнуться, но у нее не очень получилось. – Иногда я не могу говорить ни о чем другом, но сейчас у меня такое чувство, будто вы попросили меня дойти до Святой земли и вернуться назад за две недели.

Я ничего не сказала, лишь легко прикоснулась к ее руке, чтобы поддержать. Она снова всхлипнула и начала свой печальный рассказ.

– Человек, на которого я работаю – портной Жан Пелетье, очень уважаемый мастер, – по-прежнему иногда шьет одежду для леди Катрин, хотя мы так редко ее видим, что иногда мне кажется, будто она самое настоящее привидение. Порой, при определенных обстоятельствах, он выполняет заказы самого милорда Жиля, хотя их стало значительно меньше, после того как милорд полюбил путешествовать.

О его свите, великолепных кортежах, множестве слуг и лакеев в роскошных одеждах ходили легенды.

– Похоже, он никогда не задерживается надолго ни в одном из своих замков, – проговорила я. – Интересно, откуда у него страсть к путешествиям. В детстве у него такой склонности не было.

– Ну, он видел ее… в своем отце. Мы постоянно шили дорожные костюмы для милорда Ги, который отправлялся в то или иное путешествие. Как получалось, что его костюмы так быстро снашивались, я до сих пор не понимаю. Но теперь милорд Жиль подолгу остается в Шантосе, по крайней мере так говорит месье Пелетье. А ему это сказал его знакомый портной, который там живет. Мы же обслуживаем его, только когда он появляется в Машекуле. – Она поколебалась немного и добавила: – Получить с него деньги за сделанную работу довольно трудно, и потому мы не особенно стремимся иметь с ним дело.

Слава Богу, в мои обязанности не входило учить маленького Жиля, как следует обращаться с деньгами, – мне даже представить себе трудно, какие сражения мне пришлось бы выдержать. Эта тяжелая доля выпала Жану де Краону, который непревзойденной жестокостью вселил в своего внука такой ужас, что заставил его слушаться себя во всем, но тем не менее не сумел привить ему здравый смысл касательно того, как нужно разумно распоряжаться деньгами. Я могу себе представить, как Жан де Малеструа говорит: «Если дать человеку одну рыбу, он ее съест и будет испытывать голод, но, если научить его ее ловить, он забудет о голоде». Это было особенно верно в отношении состояния милорда, которое он получил без надлежащих наставлений, и потому, когда достиг совершеннолетия и его уже ничто и никто не мог сдерживать, бросился с головой в расточительство.

– Возможно, его тяга к путешествиям объясняется тем, что он пытается сбежать от кредиторов, – предположила я.