– Я вот думаю, хорошо бы мне сколотить повозку, – мечтательно произнес Хамфри, после того как одна из подобных вылазок особо его утомила. – Она очень бы нам пригодилась. Запрягали бы в нее Билли, и дрова на себе не надо тащить. Только не представляю, как делаются колеса. И упряжи у нас нет.

– А ведь хорошо бы, – одобрил Якоб. – Тебе, полагаю, с таким трудным делом пока не справиться, но я мог бы купить ее. Вещь-то в нашем хозяйстве полезная. И не только для дров. Мы могли бы, к примеру, навоз на ней возить на картофельное поле. Прежде-то я в корзинах его таскал, а это тяжеловато.

– И навоз, и другое всякое, – подхватил Хамфри. – А деревья станем прямо в лесу распиливать на чурбаки, чтобы побольше влезло в повозку. Гораздо лучше этих веревок. Они мне уже все плечо натерли, – потер он ладонью горевшую кожу.

– Ну, по такому снегу нам из Лимингтона повозку вряд ли удастся доставить. Может, конечно, Билли и справится, но зачем нам его из сил выбивать. А вот погода станет получше, там и посмотрим, – решил старый егерь.

Зима хоть и загнала наших юных героев в дом, но никто из них не бездельничал. Якоб Армитидж торопился изо всех сил обучать их чему только мог. Элис день ото дня совершенствовалась в готовке еды, шила, стирала, гладила. Малышка Эдит была у нее на подхвате, а потом научилась сама делать и печь овсяные лепешки на завтрак, освободив старшей сестре время для других занятий. Хамфри продолжал помогать девочкам по хозяйству и возился со своими столярными инструментами. И так как приобретение опыта связано неизбежно с издержками, Элис на первых порах обваривалась и обжигалась во время стряпни, укалывалась иголками, когда чинила одежду. Швы и штопка у нее выходили сначала кривые и грубые, однако к исходу зимы она уже в совершенстве освоила эту премудрость. Хамфри тоже не сразу далось столярное дело. Гвозди у него гнулись, дерево трескалось, молоток попадал по пальцам, а то, что он брался отремонтировать или улучшить, приходило его стараниями в окончательную негодность. Но постепенно глаза его обрели точность, а руки – сноровку. Пока Элис работала, Якоб и Эдвард учили Эдит и Хамфри читать. Когда же старшая девочка освобождалась, наступала ее очередь. Словом, все были чем-нибудь постоянно заняты, и по прошествии этих пяти морозных недель, глядя на четверых подопечных Якоба Армитиджа, трудно было подумать, что еще совсем недавно они не могли прожить даже дня без помощи слуг.

Приход весны, а с ней и теплой погоды встретили радостно все, кроме Эдварда, на которого то и дело накатывали приступы мрачности и раздражительности. Он никак не мог примириться с оторванностью от привычной жизни. Родители сызмальства прививали ему сознание, что он – старший сын, а значит, наследник всех титулов и состояний своего знатного и богатого рода, занимавшего очень высокое положение в государстве и при королевском дворе. И вот семья его стерта с лица земли, дом превращен в руины, а сам он с братом и сестрами вынужден прятаться в дебрях леса, которые отделяют всего две мили от его законных владений. Чувство, что он оскорблен, унижен, растоптан, не проходило. Он жаждал расправиться с теми, кто так жестоко с ним обошелся. И жил лишь надеждой на будущее, когда станет достаточно взрослым и, как покойный отец, поведет свое войско сражаться за короля, а после того как тот снова восторжествует, вернет себе все, что принадлежало ему по праву.

Якоб тщетно призывал его в такие моменты набраться терпения и до лучших времен смириться. Натуре Эдварда Беверли претил такой компромисс. И мало нашлось бы людей, сердце которых горело столь жгучей ненавистью к пуританам. От того, чтобы впасть в окончательное неистовство, его удерживали лишь два обстоятельства. Во-первых, Якоб старался ему поручить в такие периоды как можно больше работы. А во-вторых, Эдвард, при всей своей пылкости, был наделен от природы достаточным разу-мом. И, понимая, что справиться со своими врагами сейчас все равно не сможет, гасил в себе до поры бушевавшее мрачное пламя.

Однажды погожим весенним днем, когда снег уже без остатка стаял, лес снова зазеленел, а деревья в саду вовсю набухали почками, Якоб сказал за завтраком:

– Настала нам, Эдвард, сегодня пора как следует поохотиться. Если сумеем побольше мяса добыть на продажу, куплю в Лимингтоне для Хамфри тележку и упряжь. Самки оленей сейчас оленятами заняты, и самцы кормятся в одиночку. Удастся такого до пастбища выследить, за тобой первый выстрел. Вернее, это я так решил, а уж что там кому из нас позволит олень, поглядим, – на всякий случай добавил он. – Ну, берем ружья – и в путь.

Через пять миль пути они обнаружили первый след. Эдвард было обрадовался, но Якоб, быстро ему объяснив, как по размеру и глубине отпечатка копыт определяется возраст их обладателя, сказал, что олень этот чересчур молод, чтобы тратить на него силы, и они направились дальше. Им вдоволь еще пришлось покружить по чаще, прежде чем егерь остановился, указывая на новый след.

– Вот этот самец в годах. Если возьмем, считай, мяса у нас будет вдоволь.

Миля пути по следу привела их к прогалине, окаймленной высокими и густыми кустами с колючками. Обследовав их по периметру, оба охотника не обнаружили больше ни единого следа, и Якоб остался в уверенности, что олень здесь и прячется. Мигом прикинув дальнейший план действий, он повернулся к мальчику:

– Ты стой на месте, а мы со Смокером шуганем его с тылу. Он от испуга тебе навстречу и вылетит. Вот и твой первый выстрел. Только помни: целиться ему нужно чуть выше плеча, а если совсем уж быстро бежит, подними ствол еще малость выше. Но вот если… – Якоб на миг смущенно замялся. – Ну, если он, часом, вместо твоей в мою сторону бросится, тогда, извини, рисковать не стану и сам его уложу. Очень уж нам сейчас мясо нужно. А тебе тогда позже другого оленя найдем.

Эдвард кивнул и спрятался в ожидании за колючим кустом. Якоб с собакой ушли. Какое-то время все было тихо. Затем донесся далекий треск сучьев. Эдвард замер, готовый в любой момент действовать. Кусты затрещали совсем рядом с ним, и прямо на мальчика из них выломился огромный олень. Он уже было шарахнулся в сторону, но Эдвард опередил его выстрелом. Олень упал. Мальчик, запомнивший наставление Якоба, остался в своем укрытии и, не мешкая, перезарядил ружье. Якоб и Смокер уже бежали к нему.

– Отлично, мой мальчик, – тихо проговорил старый егерь. Укрывая ладонью глаза от солнца, он пристально вглядывался в просвет меж кустами. – Ну-ка, сам посмотри туда, зрение у тебя помоложе будет, чем у меня. Это ветка торчит из травы или что?

– Нет, не ветка, – вгляделся мальчик. – Оно ведь двигается.

– Вот и мне показалось, но глазам не поверил. Не те они у меня уже стали, что прежде. – Якоб весь подобрался, как перед прыжком. – Эх, как бы к нему подойти? Лежит ведь на самой прогалине. Нам с тобой и укрыться негде.

– Отсюда никак, – отозвался мальчик. – Но если мы лесом с другой стороны к нему подкрадемся, то окажемся даже ближе, чем нужно для выстрела.

– Изрядно идти-то придется, – Якоба не слишком прельщал такой марш-бросок. – Но дело стоит того. И пойду я один, – принял решение он. – Это будет надежнее. А ты оставайся со Смокером.