народ. Более явная открытая троичность первой части шестой сонаты вправлена в тот же нетроичный размер, который здесь знаменует весь мiр вообще, т.е., пребывание христиан (3) среди мiра (2) как противостояния внутри и вовне («похоть плоти, похоть очей и гордость житейская», «весь мiр лежит во зле» – I Ио. 2, 16; 5, 9). Но христиане, в отличие от иудеев, не пленники, внутренне свободны от мiра в оживлённо-полётном Vivace. II часть третьей сонаты музыкально объективирует соблазны и прелести рабской, но обеспеченной жизни евреев в Египте, ради чего они потом, в пустыне Синайской, роптали на Моисея и Аарона – зачем они вывели их в это пустынное место, где нет ни пищи, ни питья (см. Книгу Чисел). Из этого гештальта исходит единственное в сонатном суперцикле баховское dolce. Так что фа мажор II части – тональность не столько «отвлечённая и выдуманная» (как полагал автор), сколько тональность чуждой сладости, соблазна, «прельщения народа Божия в язычество». Третья часть, будучи «Исходом Евреев из Египта», приводит троичность всего гештальта (здесь явную) в единство с троичностью размера , что демонстрирует решимость ветхозаветного народа Божия выйти из рабства, преодолев невзгоды пустыни, войти в землю обетованную. Аналогичный размер имеет и IV часть четвёртой сонаты, которая гештальтно отражает путь уже Новозаветного народа – Христиан через пустыню мiра ко Христу и Царству Божию, т.е., в землю обетованную Заповедей Блаженства: «блаженны кроткие, ибо они наследуют землю». (Мф. 5, 5.) В масштабе всего суперцикла это уже скорее противопоставление. Подобные же противопоставления Ветхозаветного и Новозаветного на уровне суперцикла представлены: в финалах второй и пятой сонат: размер 2 – во второй – как строгостильный, «Ветхозаветный» размер Потопа – в пятой – как освобождённый размер «Потопа сладкого» – Крещения, ведущего в жизнь; во вторых частях третьей и шестой сонат с их общим . II часть шестой сонаты противополагает «соблазнам» фа мажора третьей сонаты истинную «сладость христианской молитвы», о чём автор ведёт речь в своём месте18.

***

Тональный план Шести – основополагающая и всеобъемлющая идея Робби Кизера – предопределяет в сонатном суперцикле всё остальное: композицию отдельных сонат и всего суперцикла, весь гештальт и надтекст. Вернее же, всё это ею поверяется; и так как в гештальте не отделить одно от другого, целое не разделимо – то она есть индикатор, указатель, маяк, светящий и указующий всем осиливающим дорогу идущим, плывущим и ставящим опыты. Когда что-либо не согласуется с нею, идёт вразрез с её державным строем и ходом, то – пусть даже поддержано какой-то мультипликацией – должно быть если не сразу отброшено, то подвергнуто сомнению и тщательной проверке. И напротив – когда что-то как будто и не сообразуется с какими-то другими доводами, но поддержано идеей Тонального плана – оно должно быть если не сразу принято, то по крайней мере, подкреплено немедленным и тщательным отысканием доводов, которые всё-таки подкрепили бы это высочайшее одобрение. Это не просто отвлечённая философия – ибо в целом гештальте всё едино и переплетено, а не разъединено и разрозненно. И потому, если мы мыслим что-либо в противовес тональному плану Шести, поостережёмся – не на неверном ли мы пути?

4 соната

Она, эта соната, стала камнем преткновения между Оливером Кином и Робби Кизером. Ни тот, ни другой не могли принять воззрений друг друга на надтекст этой сонаты, настолько эти чувствования и интуиции были разными. О. Кин видел в сонате e-Moll, первой сонате Новозаветного подцикла, начало Новозаветной истории – Благовещение Пресвятой Богородице и Приснодеве Марие. В I части, Adagio, представлялось ему дуновение крыл архангела Гавриила, его вход к Деве и приветствие (срв. Лк. 1, 26-28). II часть, Vivace, согласно его видению, печатлеет следующий стих: смущение и размышление Приснодевы об этом приветствии (29). III часть, Andante, знаменует дальнейшие стихи (с 30), где Архангел ободряет Деву Марию и сообщает Ей благую весть: о зачатии и рождении Божественного Сына, о наречении Ему имени Иисус, о его будущей Божественной и Царственной Миссии на земле как Сына Божия. Особо Оливер отмечал в первой теме этой части слова ангельского благовестия: «Дух Святый найдёт на Тебя и сила Всевышнего осенит Тебя» (Лк. 1, 35), см. пример 6-б. Если Робби правильно помнит, то предыдущий стих (34): «…как это будет, когда Я мужа не знаю», вместе со стихом 29 о смущении и размышлении Девы об Ангельском приветствии19, соотносился Оливером со II частью, Vivace. Последний, самый важный для нашего спасения, стих этого евангельского повествования о Благовещении: «Се, раба Господня; да будет Мне по слову твоему» (38) должен прийтись, таким образом, на последнюю, IV часть, Un poco Allegro, . Отчётливого указания Кина на этот надтекст относительно IV части четвёртой сонаты Робби не припомнит. Впрочем, о такой пунктуальной точности Оливер, видимо, не помышлял, имея в виду скорее общую направленность своей интуиции.

Когда Оливер впервые изложил Робби идею о Благовещении, удивлению Робби не было конца. Он никак не ожидал возможности такого ви́дения. Первый вопрос, который Робби задал сначала самому себе, а потом и Кину: «А где же Сам Иисус Христос? Кто, Какая Личность стоит в начале, в основе Нового Завета, которой следует посвятить первую сонату Нового Завета?» «Но Евангелие повествует сначала о Благовещении», – возразил Оливер, – «этому и посвящена четвёртая соната, а затем Христос появляется уже в пятой сонате, в Крещении». Робби счёл это слабым возражением, ибо в таком случае Христос получает лишь косвенное отражение в событиях, где Он участвует уже в качестве Крещаемого, но ещё не будучи представлен как Личность; т.е. участвует отнюдь не как подлежащее в предложении: Предтеча Иоанн крестит (крестил) Иисуса. А кто такой Иисус? Где Он в качестве подлежащего? «Во второй части пятой сонаты.» Такой ответ Кизера тоже нисколько не устроил, так как это, по его мнению, совсем непохоже на Баха. Представить такую личность, как Иисус Христос, Бах должен был в Первой, заглавной части, в основной тональности, а не во второй и не в третьей, конечно же, частях, которые никак не являются подлежащими в «сонатном предложении». Итак, ничто сказуемое об Иисусе Христе или имени Его, или участии Его в каких-либо событиях не может заместить подлежащего – представления Его Самого, Его Личности в центре, в заглавии композиции. Сюда же приходит и довод со стороны конфессионального умостроя: очевидно, что именно Личность Иисуса Христа Бах поставил бы, как лютеранин, во главу угла сонаты, открывающей Новый Завет.

Что он и делает – сказал Кизер со всей ответственностью.