Несомненно уникально количество слов, которые способны выучить люди: даже самый минимальный лексический запас человека насчитывает десятки тысяч единиц, тогда как «словарь» даже самых талантливых антропоидов исчисляется лишь сотнями знаков. Иногда встречаются упоминания о том, что Коко знает 1000 знаков, Канзи — 2000, а Панбаниша — 3000 (правда, в надежных источниках говорится лишь о сотнях знаков), но, даже если это и верно, все равно от человеческих возможностей это отличается на порядок. Впрочем, эта разница может осмысляться скорее как количественная, нежели качественная{84}.

Итак, остается грамматика. Люди обычно не разговаривают репликами типа Пить чашка скорее пить скорее или Мама тыкву[16] — слова в наших высказываниях не набросаны беспорядочной кучей, их употребление (в том числе и в жестовых языках, таких как амслен) подчиняется определенным законам. Слова могут изменять свою форму — как в зависимости от характеристик окружающей действительности (например, яблоко — если оно одно, но яблоки — если их много, ем — если это делаю «я», но едите — если это же действие производите «вы»), так и в зависимости от других, связанных с ними слов (как, например, в известной шутке: «если побежал, то заяц, а если побежала, то зайчиха»; другой пример: по-русски мы спасаем кого-то, а помогаем кому-то). Форма слова может зависеть от пола говорящего или слушающего, от степени уважения к тому, о ком говорится, от того, является ли объект съедобным или нет, и от множества других факторов. В рамках высказывания слова следуют друг за другом в определенном порядке; существуют и правила, регулирующие, какие слова могут влиять на какие другие. Например, в русском языке подлежащее может влиять на форму глагола-сказуемого, а дополнение — нет. А, скажем, в адыгейском языке на форму глагола-сказуемого влияет не только подлежащее и прямое дополнение, но и дополнение косвенное. Например, глагольная форма уахищэщт означает ‘он введет тебя в число их’ (как, допустим, в предложении «Английский язык выведет тебя в люди»): здесь у— означает ‘ты’ (в данном случае — в роли прямого дополнения при переходном глаголе), — а— ‘они’ (в роли косвенного дополнения), — х— указатель на место нахождения (в сплошной среде, т. е. внутри того, что выражено формой косвенного дополнения), — и— ‘он’ (в роли подлежащего при переходном глаголе — при непереходном форма была бы другой), — щэ— корень ‘вести’, -щт — показатель будущего времени{85}.

И таких правил огромное множество, для каждого языка — свои; в ходе истории одни правила сменяются другими, какие-то правила появляются, какие-то исчезают{86}. Существует гипотеза, что у людей есть врожденная универсальная грамматика (УГ) — генетически закодированный набор принципов, в соответствии с которыми могут быть устроены языки, и усвоение языка сводится лишь к пониманию того, какие именно из всех этих колоссальных возможностей реализованы в том конкретном языке, которым человек овладевает, — к чему-то, подобному установке переключателей на нужное значение тех или иных параметров[17]. Как пишет знаменитый американский лингвист Ноам Хомский, «УГ — это система универсальных принципов, некоторые из которых содержат параметры, точки выбора, которые можно фиксировать на одной из ограниченного числа позиций. Конкретная грамматика, таким образом, сразу же выводится из УГ путем установки параметров определенным образом: итальянский, французский, китайский и т. д. — это непосредственные выражения УГ при определенных и различных наборах значений параметров»{87}.

Аргументом в пользу этой теории служит прежде всего быстрое усвоение языка ребенком (в особенности — быстрое усвоение грамматики на третьем году жизни). Действительно, овладеть человеческим языком в совершенстве способен любой нормальный ребенок — несмотря на то что ему удается услышать сравнительно небольшое количество первичного языкового материала (в англоязычной литературе этот термин обозначается аббревиатурой PLD, Primary Linguistic Data). Кроме того, его не обучают специально грамматическим правилам и даже далеко не всегда поправляют (см. гл. 3).

Согласно нативистской гипотезе, лучше всего УГ проявляется в ситуации креолизации (нативизации) пиджинов (т. е. в ситуации, когда пиджин становится для поколения детей родным языком). Пиджин — это вспомогательная коммуникативная система, которая стихийно складывается в условиях контактов носителей двух или более разных языков для выполнения ограниченного набора функций в очень узкой коммуникативной сфере (например, при торговле). Четкой грамматической структуры, строгих правил в пиджине нет (хотя определенные тенденции у отдельных групп говорящих могут быть усмотрены), можно говорить почти как угодно — лишь бы это обеспечивало коммуникативный успех (в условиях ситуативной привязки). Речь на пиджине медленна, в ней много пауз, говорящий с трудом подбирает каждое следующее слово и даже не пытается планировать крупные синтаксические единства. Специалист по пиджинам и креольским языкам Дерек Бикертон приводит в качестве примера описание носителем пиджина табло, расположенного на стене здания и показывающего попеременно температуру и время{88}:

Building — high place — wall pat — time — nowtime — an'den — a new tempecha eri time give you (перевести это можно примерно так: ‘Здание — наверху — чась стены — время — щас — ипотом — новый темпетура — сякий раз дать вам’).

Подобный же пример приводит и Т. Гивон{89}:

…me sixty year… little more sixty year… now me ninety… nah ehm… little more… this man ninety two… yeah, this month over… me Hawaii come-desu (перевод приблизительно таков: ‘Я шестьдесят год… побольше шестьдесят год… теперь я девяносто… ну вот… побольше… этот человек девяносто два… да, этот месяц кончаться… мне Гавайи прийти-[японская связка]’).

Но, когда такой язык становится для кого-то родным, в нем немедленно возникает грамматика. Например, в ток-писине (один из государственных языков Папуа — Новой Гвинеи, происходящий из пиджина на основе английского) появился обязательный показатель переходности глагола — суффикс — im (от англ. him — ‘его’), ср.: lukim — ‘видеть’, dringim — ‘пить’, givim — ‘давать’, но kam — ‘прийти’, flai — ‘лететь’, slip — ‘спать’. Как показывают первые два примера, здесь не может идти речь о заимствовании из английского целых фраз: по-английски ни look him (букв. ‘смотреть его’), ни drink him (букв. ‘пить его (одуш.)’) сказать нельзя (надо look at him, drink it). В языке папьяменту (возникшем во второй половине XVII в. на Малых Антильских островах на основе португальского и испанского) сформировалась система показателей времени — специальных слов, предшествующих глаголу: ta (наст. вр.), tabata (прош. вр.), lo (буд. вр.). Как и в предыдущем случае, эта система не была заимствована из европейских языков.

По мнению Бикертона, креолизация пиджина