Затем, подумав о необычности его появления, она спросила:

— Могу я чем-то быть полезной вам?

— Я думаю, да, — ответил герцог, — и я хотел бы поговорить об этом с вашим отцом; я наверняка с ним встречался, когда он был назначен в этот приход.

Девушка оцепенела, как будто застигнутая неожиданной догадкой.

Придя в себя, она робко поинтересовалась:

— А вы не… Может быть, вы…

— Я герцог Мурминстерский, — представился он. — Проезжая по деревне, я услышал, как вы играете на органе.

Девушка присела в реверансе.

— Извините… меня, — вспыхнула она, — я… я не узнала вас.

— Почему вы должны были узнать меня?

Герцог пожал плечами и прибавил:

— Может быть, вы назовете мне ваше имя?

— Меня зовут Лавела Эшли, мой отец служит викарием в Малом Бедлингтоне уже девятнадцать лет.

— В таком случае, — заключил герцог, — он был назначен моим отцом, поэтому я не знаком с ним.

— Боюсь, папы нет сейчас дома, он отправился навестить заболевшего прихожанина, который живет не так близко отсюда.

Герцог на мгновение задумался.

— Я хотел бы, — наконец произнес он, — чтоб вы и ваш отец приехали завтра в Мурпарк, где я обсудил бы с вами обоими, что вы можете сделать для меня.

— Приехать… в Мур-парк? — тихо повторила Лавела Эшли.

— Около одиннадцати часов утра, — уточнил герцог. — У вас есть на чем приехать?

— Да… да, конечно… ваша светлость.

— Итак, я буду ждать с нетерпением вас, мисс Эшли, и позвольте еще раз заверить вас, что я наслаждался вашей игрой.

Лавела снова присела в реверансе, а герцог повернулся и зашагал к выходу.

Теперь он с удовлетворением думал, что нашел по крайней мере исполнительницу роли ангела в своем скетче.

Это именно то, что ему необходимо.

Шелдон Мур оседлал лошадь и поспешил домой, пока его не застигла темнота.

Он мчался с предельной скоростью по знакомому уже пути и успел прискакать к дому с наступлением темноты.

У парадного входа уже толпились слуги, с беспокойством ожидавшие его.

Конюший стоял внизу, у подножия лестницы.

Герцог прошел в кабинет и взял рукопись короткой рождественской пьесы, которую еще не закончил.

Она была переписана для него каллиграфическим почерком помощника мистера Уотсона.

Читая написанное, герцог понял, что, сочиняя пьесу, видел главной героиней Фиону.

Он медленно разорвал на части исписанные страницы.

Одно он знал определенно: Фиона не должна играть или петь перед принцем и принцессой Уэльскими.

Он осознал теперь, она стремилась к этому не только из тщеславного желания выделиться и очаровать всех.

Она рассчитывала получить возможность пообщаться с принцем, чтобы он помог ей с замужеством: мол, герцог наверняка его послушается.

Хорошо известна была склонность принца, всегда пребывавшего в состоянии влюбленности, помогать своим друзьям в любовных делах.

В некоторых случаях он даже доводил до бракосочетания еще колеблющегося жениха.

Он убеждал его в необходимости оного довольно простым способом: твердо указывал нерешительному ухажеру на возникновение сплетен вокруг его девушки.

— Я не был намерен жениться еще по крайней мере пять лет! — пожаловался герцогу один из его друзей. — Но что я мог поделать, если его королевское высочество прямо намекал, будто я подпорчу репутацию Алисы, если не сделаю ей предложение?

Герцог посчитал тогда своего друга глупцом, позволившим поймать себя подобным образом в ловушку..

Кроме того, он был прекрасно осведомлен, что принц никогда не смог бы отказать в помощи хорошенькой женщине, если она прибегнет к слезам.

Он слишком поздно понял: нельзя было говорить Фионе о том, что принц напросился на приглашение в Мур-парк.

Но опасность грозила ему не только со стороны королевской четы.

На Рождество прибудет вся его семья, и Фиона не преминет воспользоваться случаем, чтобы привлечь его родственников на свою сторону.

Он никогда не задумывался об этом, так как не был намерен спешить с женитьбой.

Он забыл, какую хитрость и изобретательность может проявить женщина, твердо решившая добиться своего.

Следовательно, он должен каким-то образом воспрепятствовать Фионе остаться у него надолго.

Это представляло большую трудность, поскольку они уже обсуждали празднование Рождества у него.

Он не сомневался, что Фиона, как обычно, захочет выступить в Мур-парке чуть ли не в роли хозяйки дома, даже если здесь будет присутствовать его бабушка.

«Что же мне делать?» — спрашивал он себя в отчаянии.

До Рождества оставалось слишком мало времени, чтобы можно было надеяться на какие-то перемены до того, как начнут прибывать гости.

Если он будет отходить от Фионы постепенно, как и задумывал, она рано или поздно потребует объяснений.

Тогда ему, несомненно, придется выложить ей всю правду.

«Я просто должен выжидать, — размышлял он, — и действовать по обстоятельствам».

И все же он был обеспокоен.

Поужинав в одиночестве, он очень долго не ложился спать, переписывая свою пьесу.

У него возникла новая идея, навеянная словами гимна «Раздалась в ясной полночи», который исполняла сегодня дочь сельского священника под такую красивую и трогательную музыку. — Приближалось Рождество, и с каждым уходящим годом его родные становились все старше.

Он должен написать не скетч. Ему предстоит создать нечто такое, что заставит их почувствовать себя не забытыми, а нужными, несмотря на возраст.

Им надо сказать, что у них еще достаточно сил помогать другим и что они необходимы многим.

Ему представлялась на сцене фигура пожилой женщины, сидящей в центре и сожалеющей об ушедшей молодости.

Он уже написал для нее песню.

В этой песне слышится тоска по минувшим радостям, надеждам и стремлениям юности.

Затем, поскольку на сцене тоже будет Рождество, невинная малютка поднесет ей подарок.

Юная девушка, тоже с подарком для нее, попросит совета в вопросах любви.

Сначала пожилой женщине покажется, что у нее нет нужного ответа.

Но потом она найдет мудрый совет.

Счастливая девушка убегает, чтобы найти своего возлюбленного, а пожилая женщина засыпает.

В это время на сцене оживает ее сон.