Ангел, предстающий пред нею с двумя маленькими херувимами, говорит ей, что смерти нет.

Ее добрые дела продолжат свое существование даже после того, как она покинет этот мир.

И даже когда она вознесется на Небеса, она все еще будет помогать тем, кого любила, и руководить ими.

Сначала, когда эта идея только возникла у герцога, он посчитал ее слишком сентиментальной.

Но вскоре понял, что его бабушке и тетушкам она придется по душе.

Он и сам искренне верил в это, хотя ни с кем не обсуждал тему бессмертия.

Наверняка женщины, которых он встречал в жизни, включая Фиону, посмеялись бы над ним, узнав о его религиозности.

Сами они поверхностно относились к христианским обязанностям, изредка посещали только воскресную службу.

Они, как и все в высшем свете, посещали, конечно, церковные венчания и отпевания знатных особ.

Но, даже участвуя в этих обрядах, они продолжали нарушать обеты, которыми связывали себя при освящении брака.

Да и большинство из десяти заповедей они так или иначе тоже нарушали.

Он вспомнил званый обед, где присутствовала Фиона.

Кто-то в шутку сказал за столом женщине, за которой волочился:

— Я определенно нарушаю десятую заповедь, возжелав жену своего соседа!

Все рассмеялись, а другой острослов заметил:

— Важно соблюдать лишь одну заповедь, одиннадцатую: «Не попадайся!»

Герцог засмеялся — и Фиона тоже.

Он снова подумал, что она категорически не подходит на роль ангела.

Он не мог представить кого-либо из своих знакомых, чей облик был бы столь ангельским, как у девушки, встреченной им сегодня.

Он удивлялся, что никогда не видел ее раньше.

Но, с другой стороны, как мог он видеть ее, если она не появлялась в этой части поместья?

«Может быть, среди моих арендаторов есть и другие скрытые таланты!» — улыбнулся он.

Шелдон Мур встал из-за стола, заметив, что уже далеко за полночь.

Он успел написать не целую пьесу, но очень короткий эпизод, в котором преобладала музыка, а не слова.

Что касается музыки, он вдруг подумал, что мог бы включить в нее часть нежной мелодии гимна «Раздалась в ясной полночи», который так прекрасно исполнила Лавела Эшли вместе с детьми в церкви.

Стоило лишь явиться этой мысли, как он уже услышал эту мелодию в своей сценке.

Музыка же собственного сочинения станет хорошим фоном для слов ангела, обращенных к пожилой женщине.

Может быть, следует написать еще одну песню, которую она подарит зрителям.

Мелодия уже рождалась в его голове, звенела в ушах, и он вознамерился пойти в музыкальный салон, чтобы довести ее до конца за пианино.

Но тут он почувствовал нечеловеческую усталость.

Он очень мало спал прошлой ночью, поднялся рано и преодолел до вечера большое расстояние.

Он отправился в кровать.

Уже засыпая, он вновь услышал голос Лавелы, возносящийся к своду норманнской церкви.

За всю свою жизнь он не слышал голоса, равного ему по чистоте и очарованию.

Герцог проснулся рано и стал одеваться, тихо напевая какую-то мелодию.

После завтрака у парадного входа уже стояла наготове лошадь, и он отправился покататься часок-другой.

Перепробовал все препятствия, которые возвел на своем скаковом треке, и взял их с такой легкостью, что решил в следующий раз поднять повыше.

Без четверти одиннадцать он был уже дома.

Он сказал слугам, что ожидает викария из Малого Бедлингтона с дочерью.

Когда они прибудут, их следует провести в музыкальный салон.

Эта комната, которую он любил больше других, считалась одной из самых прекрасных в доме.

В этой комнате, белой, с золотым орнаментом, потолок был расписан купидонами, держащими маленькие арфы.

Венера, изображенная в центре потолка, очевидно, исполняла арию под их аккомпанемент.

Пока герцог был ребенком, его пианино стояло в школьной комнате.

Музыкальный же салон, расписанный итальянским художником, оставался за ненадобностью в заброшенном состоянии.

Отец Шелдона, человек весьма далекий от музыки, никогда не заходил туда.

Когда мальчик стал подрастать, его пианино переместили в гостиную, куда выходила его спальня.

Первое, что сделал Шелдон, став правящим герцогом, — это восстановил музыкальный салон.

Он велел расписать его, украсить позолотой и реставрировать роспись на потолке.

Теперь он был точно таким, каким его спроектировали и создали братья Эдэм.

Герцог вошел в музыкальный салон и сел за пианино.

Он играл, возможно, не столь виртуозно, как настоящий профессионал, однако намного лучше среднего любителя.

Еще совсем юным, будучи в Италии, он брал уроки у знаменитого концертирующего пианиста.

Он никому не говорил об этом, даже женщинам, любившим его, боясь насмешек в свете.

Очень немногие знали, что для него значит музыка.

К их числу относилась и Фиона, потому что была с ним чаще других.

Но когда он исполнял ей какую-нибудь собственную композицию, то чувствовал: она думает лишь о том, насколько было бы лучше, если б он держал ее в эти минуты в своих руках.

Он был уверен, слова похвалы произносились ею лишь для того, чтобы польстить ему, а вовсе не потому, что она действительно считала его хорошим исполнителем.

Он поставил на пюпитр партитуру.

Начал набрасывать на нее мелодию, явившуюся ему прошлым вечером.

Он успел записать большую часть, когда открылась дверь и слуга объявил:

— Ваша светлость, его преподобие Эндрю Эшли и мисс Эшли!

Герцог поднялся со стульчика.

Сегодня утром ему вдруг стало боязно, что вчера вечером воображение унесло его слишком высоко и он убедил себя, будто Лавела Эшли выглядит как истинный ангел.

Возможно, он был слишком очарован музыкой.

А может, в неверном свете сумерек просто обманулся.

И теперь он бросил быстрый взгляд на нее, прежде чем посмотреть на ее отца.

Но и в лучах солнечного света, вливавшегося в окно, она была столь же ангельским существом, каким он и представлял ее.

Сначала герцог поприветствовал викария, очень красивого и статного мужчину, такого же высокого, как он сам.

У него было выразительное лицо, виски чуть тронуты сединой.