Викарий засмеялся.

— Должен признаться, я играл во многих пьесах, когда учился в Оксфорде.

— Папа замечательный артист, — подтвердила Лавела. — Однажды, когда мы, набравшись смелости, поставили «Короля Лира», все говорили папе, что он губит свой актерский талант, оставаясь викарием в Малом Бедлингтоне.

— Вы оба заставляете меня чувствовать, будто я пренебрегаю своими обязанностями: зарываю в землю столь разнообразные таланты в моем поместье! — взмахнул руками герцог.

— Будьте осторожны! — предостерегла его тут же Лавела. — Если вы начнете открывать слишком много талантов, поощряя всех своих подданных становиться актерами и актрисами, многие из них возомнят себя блестящими исполнителями, и вам потом не отделаться от жалких подражателей и посредственностей.

— Да, это верно, — согласился викарий. — В моем приходе есть несколько старых дев, которые обожают декламировать бесконечные поэмы собственного сочинения или петь — как правило, начисто игнорируя мелодию, — при каждом удобном случае.

Герцог захохотал.

— Спасибо за то, что предупредили меня.

— Когда они услышат о вашем прекрасном театре, — прибавила Лавела, — вам не будет отбоя от них.

— Тогда мне остается лишь просить вас не говорить о нем, — улыбнулся герцог.

— Честно говоря, это невозможно, — ответила Лавела, — даже если мы станем молчать, все вокруг будут говорить.

— Все? — удивился герцог.

— Обычно все, что случается в Мур-парке, возбуждает сильнейший интерес и живое обсуждение.

Заметив недоумение герцога, она объяснила:

— Вы, ваша светлость, являетесь нашим землевладельцем и, кроме того, самой интригующей личностью во всей округе.

— Жаль, что мне это не льстит, — заметно Приуныл герцог.

— Когда у вас праздник, — продолжала Лавела, — все голоса звенят радостно!

Глаза ее возбужденно сверкали, от чего она стала еще прелестнее.

— А теперь вы совсем запугали меня! — запротестовал он. — У меня и в мыслях не было, что я могу являться объектом для разговоров!

— Но это вполне естественно, — заметила девушка. — Нам ведь здесь нечего особенно обсуждать, разве что лиса утащит лучшую курицу или выдру увидят в реке.

— Вы нарисовали печальную картину, — рассмеялся герцог, — так что я не буду жаловаться, если мой театр станет для всех новой пищей для обсуждений.

— Что обязательно произойдет! — молвила Лавела. — И, конечно, ваша светлость, для меня будет очень… очень большой честью… иметь возможность… спеть в… нем.

Внезапно ей пришло в голову, что она должна была сказать нечто подобное раньше.

Она взглянула на отца, как бы ожидая от него упрека за бестактность.

— Я могу лишь сказать, что в восторге от вашего обещания сыграть предназначенную вам роль, — уверил ее герцог.

— Думаю, нам следует оставить вас пока, ваша светлость, — включился в разговор викарий. — Мы и так отняли у вас много времени.

Вы только скажите Лавеле, когда ей нужно будет приехать вновь, и мы отправимся домой.

— Поскольку я сейчас один, — ответил герцог, — мне бы хотелось предложить вам пообедать со мной. А затем, викарий, мой куратор с удовольствием покажет вам дом, пока мы с вашей дочерью попробуем отрепетировать ее роль.

У него уже возникли планы насчет расширения ее роли, чтобы можно было использовать все возможности ее исключительного голоса.

Такой голос требовал, чтобы она исполнила соло либо в начале пьесы, либо в конце.

После ленча викарий отправился с куратором осматривать дом.

Герцог провел Лавелу в гостиную.

Он считал эту комнату одной из самых роскошных.

Видя, как засияли от восторга глаза девушки и как она осмотрелась вокруг, он понял, что и для нее гостиная явилась неким откровением.

Герцог уже привык к активному проявлению чувств тех, кто прибывал в Мур-парк впервые.

Сначала они поражались размерами дома, затем — его меблировкой и, наконец, собранными в нем сокровищами.

Лишь его так называемые друзья, гордившиеся своим утонченным вкусом, предпочитали не удивляться ничему, принимая все как должное.

Дамы обычно были слишком сосредоточены на платьях своих соперниц, чтобы обращать внимание на что-либо иное.

Мужчин же интересовали только лошади.

Когда герцог показал Лавеле бесценную коллекцию табакерок, она разглядывала их в почтительном молчании.

Затем тихим голосом, как бы говоря сама с собой, она произнесла:

— Здесь как в пещере Аладдина!

Герцог был очарован ее искренностью и простодушием и показал ей еще несколько комнат по пути к музыкальному салону.

Ему нравилось, как она восхищается всем без излишней экспансивности и нарочитых восторгов.

Это сияние, появлявшееся в ее глазах, было выразительнее слов.

Когда они вновь оказались в музыкальном салоне, она растроганно произнесла:

— Спасибо вам… большое спасибо за вашу доброту. Ваш дом точно такой, каким я представляла его. Я часто подъезжала к нему по аллее, чтобы взглянуть на красивый фасад и статуи на крыше.

Герцог невольно подумал, как много лет прошло с тех пор, когда он забирался на крышу посмотреть на эти статуи.

Он уже успел так привыкнуть к ним, что почти забыл, кого они представляют.

— До самого Рождества, — сказал он, — вы не только сможете смотреть на этот дом снаружи, но и будете заходить в него. Я уверен, многое в нем покажется вам интересным.

— Я хотела бы увидеть так много! Поэтому желала бы, чтоб Рождество не приближалось так быстро! — засмеялась Лавела.

— Но поскольку оно уже совсем близко, — ответил герцог, — вам придется много поработать — ведь я хочу, чтобы мое первое представление было выдающимся.

— Я постараюсь… Я действительно постараюсь… сыграть хорошо, — пообещала Лавела.

— Я знаю это, — улыбнулся герцог.

Он сел за инструмент, и Лавела, сняв шляпку, как будто она мешала ей чувствовать себя более свободно, взяла в руки ноты.

Она спела свою партию дважды.

— Пожалуйста, давайте повторим снова, — попросила она.

Герцог мягко аккомпанировал ей на пианино.

В эту минуту дверь в салон неожиданно открылась, и вошла Фиона.

Герцог поднял руки над клавиатурой.

Фиона выглядела еще более эффектно, чем всегда.

Платье, видневшееся из-под длинной меховой накидки, было изумрудно-зеленого цвета; это был один из ее любимых цветов, он очень шел ей.