— На лестнице нет, — прошептал и стал медленно подниматься.

Но стоило ему ступить на лестничную площадку, собака опять залаяла на него. Папа проворно выскочил из подъезда, привалился к двери спиной.

— Что будем делать, Антоха? — спросил папа и достал мобильный телефон. — Свет, нас тут собака домой не пускает, — начал он объяснять маме. — Антоха со мной, конечно… А я знаю, чья это собака? Дура какая-то, а не собака. Разлеглась у наших дверей, на коврике. А подходишь — бросается. Да я понял уже, что входить пока не надо. Давай мы отойдём, а ты попробуй дверь приоткрыть. Только осторожно. Может, она тебя испугается и убежит?

Папа распахнул пошире дверь подъезда, подставил под неё камень, чтобы не захлопнулась.

— Давай, Антоха, отойдём подальше.

Папа за рукав потянул Антошку за угол дома. Стали ждать, не выйдет ли из подъезда собака. Но она не выходила. Зазвонил папин телефон.

— Здесь мы, за углом, — отвечал папа маме. — Нет, не выходит. Ну ещё бы… На улице дрянь, а не погода. Наверное, собака эта погреться в подъезд зашла. Двери, видимо, приоткрыты были, вот и забежала. Да почему сразу я-то забыл закрыть? А может, и я… Какая теперь разница?

Потом папа слушал трубку и кивал. А ещё потом сказал: «Хорошо!» — и пошёл к окнам квартиры. Антошка за ним.

— Возьмите колбасу. — Мама открыла раму, перегнулась через подоконник и передала папе довольно увесистый кусок. — Может, колбасой выманить получится. Только выманивайте подальше от подъезда. Чтобы заскочить успели.

Папа с сожалением посмотрел на колбасу и даже её понюхал. Это была его любимая — сырокопчёная.

— Ладно. Пусть подавится… — вздохнул папа.

Он отважно двинулся в подъезд и забросил колбасу на ступеньки. Но не рассчитал и попал на самую нижнюю. Папа с Антошкой опять заскочили за угол и стали ждать, но собака не появилась.

— Наверное, недолёт, — сказал папа. — Она запах не чует. Надо ближе.

Он вернулся в подъезд, подобрал кусок с нижней ступеньки, прицелился и забросил его на верхнюю. Но собака вновь не отреагировала.

— Свет! — Папа постучал в окно квартиры.

Выглянула мама.

— Давай ещё колбасу. Да побольше. И нарежь. Упрямая попалась собака, её одним кусочком не выманить. Надо прямо в пасть её наглую кидать. И когда она распробует…

Мама подала ещё колбасы, а папа спросил:

— А другой нет? Только эта? Может, не надо колбасу переводить? Может, она сырокопчёную не любит? Может, мяса ей дать?

— Мясо размораживать надо, — возразила мама. — Пока оно будет размораживаться, вы сами тут заморозитесь. Потом и вас размораживать придётся. Кидай колбасу, не жадничай.

— Эх, ладно… чего там, — вздохнул папа и опять вошёл в подъезд.

Антошка очень переживал за папу.

Собака снова залаяла — громче и страшнее прежнего. Папа выскочил, схватил Антошку и бросился за угол.

— Всё! — крикнул он гордо. — Сожрала. Я ей прямо под ноги кинул. Сейчас эта наглая рожа у нас как миленькая из подъезда выйдет!

Папа выложил от ступенек аж до самой дороги целую колбасную тропинку. Но собака не выходила.

— Ах так, да?! — рассердился папа. — Ну погоди! Всё равно тебя оттуда вытащу!

Папа достал телефон, вошёл в дом. И вдруг Антошка услышал душераздирающее кошачье завывание, а следом — громкий надсадный лай. Вылетел как ошпаренный из подъезда папа — коты, казалось, орут у него прямо в зажатом кулаке, — и почти сразу показалась собака. Она скалила зубы. На неё было страшно смотреть.

Кошачий мяв оборвался так же неожиданно, как начался.

Собака учуяла кусок колбасы у двери, съела его, заметила следующий. Да так и пошла от подъезда — от одного кусочка к другому, мимо скамейки и мусорки. Антошка с папой заскочили в дом и захлопнули за собой дверь.

До самого вечера только и разговоров было, что о собаке. Пересказывали во всех подробностях — и как она не пускала папу с Антошкой домой, и как мама металась от дверей к окну, и как за папу с Антошкой волновалась, а на собаку сердилась.

Только бабушке поучаствовать в приключении не удалось: она спала у себя в комнате и ничего не слышала. Ей рассказали про собаку, и бабушка стала ворчать, что могли бы её разбудить, раз такое дело. Она бы живо эту собаку выпроводила из подъезда — и колбасу бы не пришлось зря переводить.

— Как же ты додумался кошачий концерт включить? — удивлялась мама. — Я уж и забыла про него. Но придумал отлично. Только ты мог такое придумать!

Папе было очень приятно, что мама его хвалит. И они стали вспоминать летний отдых на море — как под окна домика, который снимали, по вечерам приходили коты петь свои кошачьи песни.

Котов было два — один рыжий, другой чёрный. Днём они прятались где-то, но, как только наступала ночь, приходили под окна домика, где жили Антошка, папа и мама, и до трёх-четырёх утра пели. Иногда коты резко обрывали пение, взвывали и начинали драться. А подравшись немного, опять голосили дуэтом.

Один голос был низкий и с хрипотцой. Другой — высокий, молодой, звонкий. Запевал всегда высокий, потом мелодию подхватывал низкий голос. Иногда они сливались и звучали на одной ноте, но потом вновь расходились.

— Во дают! — восхищённо говорил папа. — А здорово у них получается петь на два голоса. Это, братцы мои, полифония…

— О боже мой! — вздыхала мама. — Вы только послушайте его: коты орут, спать не дают, а он про полифонию рассуждает… Ты лучше придумай, как эту полифонию выключить. Очень спать хочется.

— Что-нибудь придумаем, — весело обещал папа.

В одну из ночей, когда коты горланили особенно громко и протяжно, папа записал их на телефон, потом включил запись. И вот уже не два, а четыре кошачьих голоса запели песню — двое в кустах под окнами, двое в комнате.

— Я этого не выдержу! — застонала мама и накрыла голову подушкой.

И вдруг коты на улице недоумённо притихли.

— Ага! — крикнул папа. — Ошалели, не иначе.

Уличных котов в ту ночь они больше не слышали.

Коты вернулись на следующий вечер. Но стоило папе услышать возню в кустах и первые пробные звуки, он сразу включил вчерашнюю запись. И уличные коты опять примолкли: им явно не нравилось петь квартетом. Вот дуэт — это совсем другое дело!

А потом они совсем перестали приходить под окна домика.

Вечером, когда Антошка уже засыпал, к нему в комнату, как обычно, заглянул папа. Они ещё раз поговорили о собаке. А потом Антошка решился сказать папе то, о чём подумал, когда они стояли за углом дома и ждали, выйдет из подъезда собака или нет.