и во сне) ехать с нами

пассажиров и вплетать их в нашу причинно-следственную дорожную пыль.

Пыль, пыль, пыль! Помните, как нашей чудесной Еве наскучило сладкое

райское туда-сюда и обратно и захотелось чего-нибудь такого; или, как могучая

Гея решила оскопить своего домостроевского тирана (по той же причине) –

надоело туда и сюда; или, как рассорились и разошлись сильно и долго

любившие друг друга Геб и Нут? Ах, охватить всю эту чреду любовных

томлений и прелюбодеяний может, ну, разве только…

Насколько всё же проще и насколько меньше хлопот, когда ты не скрипишь

пером или не цокаешь пальцем по клавишам, а просто, может даже не особо

раздумывая, просто вслух…говоришь что-то и идёшь себе… и улетит звук, и

шорох улетит, и шелеста уже нет, и только вот – на вечном диске, для вечности,

для суда вечности диске можно будет услышать (когда-а это ещё будет) твой

27

лепет… а ты уже забыл… забыл, и все уже забыли, не помнят, не вспомнят.

Dictum – faktum1.

А вот когда твои словечки остаются на бумаге – сам ты перечитываешь их

много раз и находишь всякий раз какие-то неправильности, несоответствия;

потом вычёркиваешь, перечёркиваешь, потом кто-то перечёркивает, вычёркивает

и тыкает в тебя пальцем…

Я перечитал и нашёл одну такую неправильность. Всё-таки не все обманутые

мужчины бывают легковесными и легкомысленными, некоторые, порой, бывают

опасными и жадными до мести за свою же, извините, собственную

несостоятельность, и красоткам, а заодно и их красавцам, приходится то ли быть

осторожными очень, то ли дорого расплачиваться. Но нам это на руку. Сюжет

становится острым, злым, иногда даже кровавым… надо же как-то удерживать

читателя… О–о–о! Извини, читатель, извини, что я о тебе вот так второстепенно,

неприлично, в третьем лице, ведь ты же здесь… извини. Я хотел сказать, чтоб

тебе не так скучно было читать эти строчки своей милой, свернувшейся у тебя

подмышкой супруге, которая, и ты это знаешь наверняка, понятия даже не имеет

о тех вещах, которые здесь описаны (но не засыпает, слушает), а уж о том, чтоб

быть, или походить на героинь этого повествования… извини, mein Schatz2,

извини, извини.

Если в вашей семье родилась девочка; куклы, кукольные домики, кукольные

замки, кукольные дворцы, кукольные дверцы, спальни, будуары, салоны

Рамбуйе, мадемуазель Мадлен де Скюдери, Маркизы де Помпадур, г-жи Тансэн,

г-жи Жоффрэн, словом, если в вашей семье родилась девочка, ждите

приключений. Приключений можно ждать и вследствие рождения мальчика, но

мы знаем только про девочек.

Трудно порой представить с чего начинать рассказ, кого первым из героев,

представить.

Я бы привёл в пример здесь интересное замечание Эрнста Теодора Амадея

Гофмана на эту тему, но вспомнил, что в одной моей книге я уже пользовалась

услугой гения… с другой стороны, если читатель той моей книги не читал, он

рискует не напомнить себе с удовольствием чудесный пассаж. Вот он:

… wie schwer ist es hier, den richtigen, einen originellen, ergreifenden Anfang zu

finden! …как тяжело найти правильное, оригинальное и захватывающее начало!

Der Lesser muss auf so viel Seltsames vorbereitet werden. Ко многому необычному и

удивительному должно приготовить читателя.

„Es war einmal… – zu banal! Однажды… – банально!

In der kleinen Provinzstadt S.… – etwas besser. 3 В маленьком провинциальном

городке С. … – чуть лучше».

Но у нас тоже хорошо: «Если в вашей семье родилась девочка…», – как если

бы в «Советах начинающей семье» или в журнале «Медицина».

1 Сказано – сделано (лат.)

2 Моё сокровище(нем.)

3Э.Т.А. Гофман, (перевод с немецкого – авт.)

28

Она родилась, когда на дворе красота, добродетель и ум, по преимуществу,

числились за мужчинами… тоже интригующе… только, когда это было?

Песенку вспомнил:

Когда это было,

Когда это было,

Во сне наяву.

Фонтенель, Монтескьё – чувствуете, как язык начинает выворачиваться,

творить никогда раньше несвойственные ему рулады.

По преимуществу!

Но… вот! Но вот в одном… лучше сказать, как учитель: «В маленьком

провинциальном городке «С»», – все мосты стояли, как обычно, на двух ногах -

правые ноги стояли на правой стороне реки и никогда не знали что делают левые

на левой стороне реки, хотя, когда что-то грандиозное и сверхобычное

происходило слева – радость какая-нибудь огромная или горе какое– нибудь

огромное, – справа это чувствовалось. То же можно сказать о левых ногах, только

наоборот, тоже ощущали, когда справа.

Вот она – цок-цок – платьице и так коротенькое ветром раздувается – цок-цок-

цок! Ой-ё-ёй! Какие цок-цок? Какое коротенькое платьице? Если Фонтенель да

Монтескье, простите: Шарль-Луиѝ де Секондá, барон Ля Брэд и де Монтескьё, -

тогда… ну пусть хоть Манон, хоть восхитительная Манон… или прелестная

принцесса де Монпансье, пре-е-е-лестная…

…ах, сколько их таких восхитительных и прелестных… таких Манон, таких

принцесс – ну-у, явно не одна такая Манон на великих гламурных просторах

женских добродетелей, явно не одна колобродит!..

Чем уж у нас она там цокала, «цок-цок-цок», по мостам, по тротуарам,

главное: мно-го-чис-лен-ные устремлялись взгляды, вздохи и слова, и слова,

которые в переводе с французского на русский и с русского на французский

ничего не выражают кроме «ох» да «ах», да «ух ты».

Потом цоканье ныряло в заблаговременно распахнутую швейцаром дверь с

медной пчелой на копье рыцаря, а весь устремляющий взгляды, вздохи и слова

сброд, будто лошадь, которую вздёрнули на дыбы, которой шлея под хвост

попала: «и-го-го! и-го-го-го!», – весь сброд шатающихся по маленькому

провинциальному городку «С», как сказал бы любимый Эрнст Теодор Амадей,

весь сброд бездельников и тунеядцев ржал и свистал, и улюлюкал, и выбрасывал

перед медной пчелой на копье рыцаря, такие фигуры, которые и не снились всем

египетским и неегипетским развратникам.

Её же встречал рыцарь, с орденом «Золотой пчелы у рыцаря на острие копья»

на груди на жюсокоре с позументами, и вёл вовнутрь.

«Тут я познала, что значит спать с мужчинами!» – как говорила одна Агата,

показывая два последних зуба, наподобие, как говорит автор, зубцов древней

разрушенной башни. – А что, разве невозможно, чтоб это морщинистое… – и т. д.,

у автора слишком про лицо, – это лицо обладало в молодости нежным отливом и

29

яркими красками?»1 – возмущалась справедливая Агата, видя снисходительные

рожи хихикающих.

неопубликованное отроческое сочинение Антонио

Делаланда

– Сплошные аллюзии, метафоры и иллюзии.

– А ты дай! так… чтоб сфумато!

Открылась дверь (так начиналось сочинение)2, и в тёмную ночь хлынул свет,

и в его пятне затрепетали, словно бабочки,