сама себе уже всё, ещё раньше придумала и ждёт, и играет в эту

захватывающую игру.

Часы нежно, будто боясь спугнуть поток воспоминаний, пробили час. Степан

открыл глаза. Прошло совсем немного времени с тех пор как он опустился в

кресло, совсем немного времени, но целый кусок жизни нарисовала ему его

память; совсем немного; она скоро уже приедет…

…он подошёл к ней, положил руки на прохладные ягодицы, («не знаю, не

знаю, наверное не опубликую», – снова, я думаю, засомневался Антонио) и

ягодицы тут же ответили маленькими пупырышками. Она на мгновение замерла,

и тут же одна её рука скользнула к нему и стала гладить, сквозь тонкие пижамные

шаровары, а вторая зацепилась за верхний край холодильника, не выпуская

добытого яблока; она повисла на этой руке и прогнулась в талии так, что обе его

руки сами упали туда, где за тонким шёлком уже пылало, уже обдавало жаром

пламя одурманивающего (по-моему, это не очень – «одурманивающего») желания.

Он приник к ней, его язык погрузился в горячие, горящие лабиринты, а губы

целовали, сосали сладкие неровные кружева. (я бы не опубликовал!) Он вжимался

в неё, хотел глубже…

Как бешенный зазвонил звонок… телефона.

– Стёпа, это я… я не приеду сегодня… пошёл дождь… я решила остаться.

– Я могу приехать за тобой…

– Нет, не надо… Завтра утром я приеду… Не волнуйся… всё в порядке.

– ………….

– Целую, до завтра. Пока!

– Пока…постой, ты же знаешь, что я завтра уезжаю.

32

– Да, я знаю, я приеду рано. Пока.

– Пока.

Она сводила его с ума.

Она часто уезжала на свои девичники, но за все три года (!!!) ещё ни разу не

оставалась где-то и всегда ночевала дома.

Дождь…дождь…

Ярость нахлынула, сковала челюсти и спутала мысли. Степан выскочил из

квартиры, так хлопнув дверью, что что-то стеклянное, там внутри, упало на пол и

разбилось вдребезги. Было три часа ночи. Охранник или как там его: швейцар,

лакей…

Степан отвратительно выругался вслух, и консьерж открыл широко глаза и

бросился к двери.

Не было, не было уже никакого дождя… никакого дождя!

Все жёлтомигающие светофоры слились в одну полосу, а когда он проезжал

пост ГАИ, или ГБДД, или ДАИ, или… теперь Степан выругался про себя, тоже

отвратительно… когда он проезжал этот пост, где кончался город, вслед

засвистели, засвистали, заулюлюкали, и заныла сирена, и бросилась догонять…

– Да, догоняй! Москва – Воронеж… (детская считалка: Москва Воронеж –

не догонишь)

Когда он подъехал к дому, его новенький «Порше» аж всхлипнул. Не

светилось ни одно окно. Стояла такая тишина, будто мир наступил на всей

земле…

О… и вот! В эту тишину ввинтилась, сначала издалека, а потом вдруг в

полную силу, сирена, которой было наплевать на всё, наплевать на всех, которая

слышала только себя, только и только сама себя.

Стодолларовая бумажка устроила их, а он остался, будто оплёванный и стоял

и, на какое-то мгновение, забыл, забыл зачем он здесь… зачем?..

В доме не было никого. Он звонил, стучал в дверь, прислушивался…

На обратной дороге история повторилась; снова визжа и моргая фиолетовым

глазом, менты бросились в погоню. Но теперь, в городе, он быстро свернул в

знакомую улицу и сходу припарковался за стоявшим у обочины микроавтобусом.

Ребята пронеслись, как угорелые, будто не они гнались, а за ними.

Наступил какой-то ступор. Хотелось что-то делать, а что, было непонятно.

Степан включил зажигание, фары и медленно поехал в бар, который

показался ему сейчас некой точкой отсчёта, где, может быть, что-то можно узнать

или, может, что-то понять.

Уже серебрело небо в проёмах крыш, уже наступало утро.

В баре уже готовились к закрытию, но те, которые всё ещё не обрели приюта

в эту ночь, качались между столиками, изображая какое-то утомлённое танго, или

сидели за стойкой, склонив голову в своих пьяных, потаённых мыслях.

(зачитался и забыл про комментарии)

Её, конечно, там не было.

Он сел за стойку; бармен подскочил; он заказал рюмку виски?.. «нет-нет, её

не было здесь!..»

33

Да, она сводила с ума. Она всегда оставалась независимой. Он зависел от неё,

а она – любя горячо, пылко, страстно, он это видел, чувствовал – она всё-равно

была сама в себе… и это тоже сводило с ума.

– Степан… – рука легла на его плечо и какая-то тупая надежда на

примирение, на согласие с этим миром закралась в душу, – ты – один?

– Один. (о-о-о! интересный поворот!)

– Давно не виделись…

– А ты тоже одна?

Бармен принёс рюмку виски на блюдечке с кусочком лимона.

– Хочешь выпить?

– Выпью.

– Пей.

– А ты?

– Я расхотел.

Она выпила, взяла в рот лимон. Красивые губы… тоже красивые губы. (но не

«невероятные») Он положил свою руку на тыльную часть её ладошки, и та сразу

развернулась. Тёплое желание и какая-то тихая просьба передалась ему этим

прикосновением. Они вышли в серебряное утро, не отнимая рук друг от друга,

сели в машину и в первом же дворе большого спящего дома, под кустом во всю

пахнущей сирени, разложив сидения, совершили Actus conscientiae1 – да,

совместный акт, по-другому это не назовёшь, акт по договорённости, хотя не

было произнесено ни слова.

Всё так же без слов он отвёз её к её дому, дал ей стодолларовую бумажку,

получил прощальный поцелуй, в котором уже не было той безнадёжности, как в

просящей ладони, но чувствовалась надежда на жизнь.

«Люся, Люся, Люся… Люся, Люся, я боюся, что тобой я увлекуся… – Бред!

(со стилистикой проблемка) Бред лезет в голову… Машины её нет, значит, ещё

не дома. Вот что – главное! Это – главное!»

Пустота и недопитая чашка кофе, и неразобранная постель, и лифчик,

который никто никогда не носил, который надевался лишь для того, чтоб

покривляться в нём перед зеркалом, потом сорвать, бросить в меня, и, вслед,

броситься самой и распластаться на мне, и замереть, и притворяться мёртвой и

бесчувственной пока от поцелуев не побегут мурашки по коже, пока от ласк не

откроются глаза, и губы не зашепчут: «я люблю тебя…»

В восемь уже будут ждать, а ехать полтора часа.

Степан набрал её сотовый… отвратительный голос ответил, что абонент вне

досягаемости.

Да, абонент был вне досягаемости, это совершенно точно.

Степан затянул портупею на себе, вложил в кобуру свой браунинг, хорошая

штука, пятнадцать патронов, килограмм весу под сердцем, вместе с обоймой, всё

остальное зависит от умения и понимания….

1 совместный акт (лат.)

34

…и поехал… нет-нет не на своём новеньком «Порше», а на нормальной

новой «Девятке».