– Я с Нахоминым договаривался. С главным инженером.

Нахомин был вызван в кабинет. Чеченских бандитов он видел в первый раз в жизни и, естественно, вздумал все отрицать.

– Ты что, собака, врешь, – сказал Халид, – а? Ты во что меня втравил? Ты мне сам сказал заходи, дорогой, заправляйся, – а теперь в кусты! Ты мне сам сказал, все согласовано! А теперь своему хакиму врешь?

Главный инженер разевал рот, как карп без воды.

– С нами поедешь, – распорядился Халид.

Генеральный был уже за гранью инфаркта.

– Не надо, – попытался вступиться он за подчиненного.

– Мы с ним разберемся, Виктор Сергеич, – пообещал Халид, – он не человек, он зуд. Он сука позорная. Тебе такой не нужен. Мы тебе другого найдем, который нам врать не будет и тебе врать не будет.

Директор слабым голосом начал говорить, что его вполне устраивает его собственный главный инженер. Он капитулировал бесповоротно и полностью. Он просил только, чтобы бензовозы заправлялись не через пробоотборник, ведь малейшая искра – и сгорит все к черту!

– Это твоя забота, чтобы завод не сгорел, – сказал ему Халид, – моя забота – мою долю забрать.

После этого никто и никогда не спрашивал, почему чеченская преступная группировка забирает с завода бензин. Люди Халида ходили по заводу и дежурили на площадке, где наливали цистерны: ни один бензовоз не мог уйти с завода, не заплатив им дани. Должники завода стали рассчитываться с Халидом: ни одной копейки из этих денег заводу не перепало, зато другие стали аккуратней платить.

Только одну прямую пользу извлек из Халида директор. Однажды днем люди Халида проехали через деревню Коршино, расстреляв по пути все банки с бензином, выставленные вдоль дороги. Несколько женщин серьезно обгорели, а воровать с завода стали значительно меньше, хотя зарплату никто так и не выплатил. «Если русские платят нам за то, чтобы постреляли в других русских, почему бы не получить деньги за удовольствие?» – сказал тогда Халид.

* * *

Сразу за деревней дорога поворачивала влево, оставляя завод в стороне. Вопреки обычным требованиям к охраняемому периметру, стена не была полностью закольцована в подъездную бетонку, а уходила в топкие поля, окаймленные лесом, взбиравшимся все выше и выше по склонам сопок. Там – вплоть до границы с Китаем – не было никаких дорог, только деревья, бурелом и вздыбленная складками земля.

Сотня километров земли до Китая, – если считать по прямой. Тысяча, если считать то, что топчешь ботинком.

Возьмите салфетку и поставьте ее на поверхность стола. Много ли места она займет, со всеми своими складками? А теперь расправьте ту же салфетку – сколько места она займет теперь?

Эту логику горной войны Халид знал очень хорошо. Горы добавляли в плоский мир третье измерение. Смерть была четвертым.

Он бы предпочел умереть в горах. Но что делать – он погибнет на равнине перед ними.

Проехав остановку в Коршино и убедившись, что недавно проложенная объездная дорога не возвращается к заводу, а уходит все дальше и дальше, к поселку Озлонь, Халид развернул «Хонду».

Спустя десять минут его автомобиль миновал пост ГАИ, промчался по Нежинскому путепроводу и оказался на проспекте Нефтехимиков.

Несмотря на близкий дождь, улица кишела народом, на трамвайных остановках стояли женщины с непокрытыми головами, урны были переполнены обертками от мороженого и шоколада, и полуобнаженные шлюхи с оборванных по краям плакатов призывали пить кока-колу и пользоваться тарифом «молодежный».

Проспект разительно помноголюднел с тех пор, как Халид проезжал через него в последний раз. Много надписей было на китайском, и Халид не сразу сообразил, что хорошо одетые плосколицые люди, организованными стайками дожидавшиеся светофоров, – это не японцы, а китайцы. В его время китайцев было меньше, и они были такие нищие, что Халид даже не стал их крышевать.

Старенькая «Хонда» свернула на площадь перед заводоуправлением, и Халид почувствовал, как холодное бешенство закипает в нем.

Здесь был мир. Эта страна воевала с его землей, на его земле не осталось полей, в которых не лежали мины, и не осталось домов, в которые не пришла смерть. А здесь, в двух шагах от проходной, теснились ларьки с сигаретами и «сникерсами», тут же тянулись ряды китайских крестьян с дынями и фруктами, и мякоть разрезанных арбузов была сочной, как развороченный труп врага.

Чистенькая «Хонда» Халида втиснулась между японским грузовичком и стареньким корейским автобусом. Русских машин на площади совсем не было. Люди, высыпавшие из трамвая, казались мелкими и некрасивыми на фоне полуобнаженной красавицы с плаката. «Вы воюете с моей землей, – подумал Халид, – я научу вас, что такое война».

Халид запер машину, хозяйственно подергал ее за все ручки, старательно играя роль потрепанного жизнью бизнесмена средней руки, и направился вверх по каменным потертым ступеням заводоуправления. Деревянные двери вели в просторный вестибюль, перегороженный линией вертушек. Посереди линии была стеклянная будка: в ней тосковали два охранника с табельными «макаровыми» на боку. Перед вертушками буквой «п» высилась арка неработающего металлоискателя. Справа за выгородкой сидела женщина в зеленой кофточке. Надпись над окошечком с женщиной гласила: «Бюро пропусков».

К этому-то окошечку Халид и нагнулся, просительно протягивая паспорт.

– Меня зовут Александр Колокольцев, – сказал он, – у меня на двенадцать тридцать встреча с вашим генеральным директором.

* * *

Заводоуправление Кесаревского НПЗ было отремонтировано не полностью, но там, где ремонт был, он был роскошен.

На первом этаже здания располагались технические службы; темные коридоры с негорящими лампочками расползались во все стороны от проходной, и из туалета – дырки в заваленном нечистотами полу – тянуло, как из выгребной ямы.

На втором этаже располагались бухгалтерия и лица, приближенные к начальству. Коридор там был светел и тих, в сортирах был унитаз и иногда бумага, а кабинеты с пластиковыми столами и мощными компьютерами были застланы серым ковролином.

Лестница на третий этаж оканчивалась просторной приемной с пестрыми рыбками, плавающими в аквариумах, и скромными секретаршами, сидящими за конторкой. Из приемной вело две двери. Табличка на правой гласила: «Генеральный директор Сергей Карневич», табличка на левой гласила: «Председатель совета директоров Артем Иванович Суриков». Чтобы никто не ошибся в размерах сравнительного влияния, табличка с именем Сурикова была в два раза больше.

Словом, заводоуправление напоминало модель общества в миниатюре. Чем выше был этаж, тем шикарней был ремонт и просторней кабинеты.

Кабинет Сурикова походил на вертолетную площадку, вымощенную жемчужно-серым паркетом. Мощный дубовый стол располагался на тронном возвышении, и слева человека, сидящего за столом, осеняло роскошное трехцветное знамя с золотыми кистями, а справа – портрет Президента Российской Федерации.