Я осторожно заглянула в открытое окно сауны, затянутое сеткой от комаров. Внутри никого не было. Деревянный предбанник был выдержан в лучших традициях русской старины: длинный стол на двух резных опорах, по обеим сторонам узкие лавки.

Звон разбившейся бутылки ударил по моим натянутым нервам, словно смычок по струнам, расколов ночной воздух и на миг заставив смолкнуть радостные голоса пирующих сатрапов. И вдруг совсем близко я услышала знакомый, властный голос, прозвучавший сдержанно и веско:

— Пузырь! — Скорее всего он обращался к толстяку.

Потом я снова услышала голос Горюнова, прозвучавший менее громко, и поэтому слов я разобрать не смогла, но его реплика заставила веселящихся умерить свой пыл.

Дверь в сауну распахнулась. Затаив дыхание и вжав голову в плечи, я присела под окном в позе зародыша, плотно прижимаясь к стене. Время от времени я приподнималась на цыпочках и заглядывала в окно. Выпив по рюмке (мне был слышен звон бокалов), компания направилась в парную, но я не смела пошевелиться, опасаясь, что кто-то еще остался за столом. Я терпеливо ждала, и, как оказалось, не напрасно.

— Если я правильно понял, — я узнала голос Горюнова, — наш приятель хочет уменьшить размер нашего гонорара?

— Да, в связи с кризисом. Он говорит, что платит в долларах, а наш рублевый доход из-за обвала увеличился в несколько раз.

— Это не его дело. Пусть исправно поставляет капусту. Вы не договаривались о расчетах в банках.

— В том-то и заключается разница между немцами, которые держат слово в любых обстоятельствах, и восточными хитрожопыми дельцами. Те норовят выкружить копейку при любом удобном случае.

— Этого допускать нельзя. Ни в коем случае. А если будет артачиться, найдем другого.

— Леонид Максимович, предоставьте уж мне с ним общаться, мы ведем дела почти четыре года, здесь нужна гибкость. Уж не глупее мы этих турок. Давайте-ка лучше пивка глотнем да ополоснемся в бассейне. Гость-то наш не спекся там? А вот и он.

Пыхтя и отдуваясь, из парной вывалился Камаль. Мешая русский с английским, он радостно восклицал:

— О-о-о, russian банья, very good.

Венедиктов предложил с шутливой фамильярностью:

— Ну-ка, very good, пивка отведай, и пойдем в бассейн.

Камаль рассмеялся:

— Hot water, cool beer. It’s all, that you need.[2]

Не давая гостю опомниться, Горюнов и Венедиктов потеснили его к выходу.

Горюнов нырнул первым, поднимая снопы брызг. Отфыркиваясь, он выплыл к кромке бассейна и, издав радостный вопль, крикнул:

— Ну, вы что, долго телиться будете?

Венедиктов поскользнулся и тяжело плюхнулся в воду. Камаль же, попробовав воду ногой и спустившись по лесенке, без излишней аффектации погрузился в прохладную воду. Невозмутимый переводчик наблюдал это омовение, стоя на бортике в ожидании первой же реплики, которую он должен быстро и точно перевести.

— Нет, Камаль, здесь ты не прав, — крикнул Горюнов. — Нужно прыгать, чтобы что-то почувствовать. — И повернулся к Венедиктову. — Осторожничает, султан гребаный, что в бизнесе, что в жизни. — Упреждая профессиональный пыл переводчика, добавил: — Это не переводи.

Вволю поплескавшись, Камаль и хозяева вернулись за стол. Я опять вся превратилась в слух. С первой же фразы я поняла, что разговор пойдет серьезный и в конце концов оправдаются затраченные усилия и время. Наплевав на осторожность, я откровенно заглянула в окно.

Венедиктов взял инициативу в свои руки, пользуясь положением делового партнера Камаля, пытаясь хоть как-то упредить и снивелировать возможное вмешательство Горюнова. Вся группа, за исключением переводчика, была навеселе, но в той кондиции, когда определенная толика алкоголя не затемняет мысли, а провоцирует на более смелые решения и поступки. Здесь собственная раскованность и непринужденность собеседников на руку оратору.

— Камаль, я уважаю твои интересы и со своей стороны делаю все возможное, чтобы сохранить и расширить наше сотрудничество. Марк Земович, включайтесь, — кинул он в сторону переводчика, и, продолжая промывать мозги Камалю, пошел дальше: — Была у нас недавно одна неувязочка, но, я думаю, на твоих доходах это не отразится, а если и затронет твои интересы, то я готов компенсировать убытки.

Настороженный вначале Камаль слегка расслабился. Тень подозрительности в его черных глазах медленно таяла, уступая место слабому огоньку благожелательности. Толмач лихо переводил, практически не задумываясь, а Камаль кивал ему в такт.

— Но твое предложение, — осторожно, точно ступая по минному полю, продолжал Игорь Сергеевич, — скорее всего для нас будет неприемлемым… Учитывая, что бизнес у нас с тобой специфический и держится исключительно на слове, я не вижу причин для одностороннего изменения условий, а конкретно — условий оплаты за товар, даже в связи с падением курса рубля и финансовым кризисом.

Камаль с притворным удивлением округлил густые брови. По всей видимости, он не собирался сдавать позиции без боя.

— Но ведь ваши доходы увеличились более чем в два раза!

— Может, ты что-то не так посчитал? Скорее мы на этом обвале потеряли. Билеты на самолет — в валюте, взятки — в валюте, да и вообще все подорожало. Хотим мы или нет, вся наша экономика привязана к доллару, и я думаю, что как платил ты по десять штук за единицу отличного товара, так и в дальнейшем мы будем иметь в виду именно эту сумму.

Турок неопределенно пожимал плечами, уже согласившись с доводами Игоря Сергеевича, но желая продемонстрировать, что его вялая уступчивость является лишь результатом его снисходительности и дружеской благосклонности.

— Хорошо, будем считать, что этот вопрос мы урегулировали, но есть еще одна проблема. У нас появились конкуренты.

— Ну, со своими конкурентами вы должны разбираться сами. — Глухой голос Венедиктова зазвучал более уверенно. Он явно осмелел, ободренный благополучным улаживанием вопроса с оплатой.

— Дело в том, — начал разъяснять Камаль, — что наши конкуренты получают товар из вашего города. Мне кажется, вы должны быть в курсе. Или я ошибаюсь?

— Нет, Камаль, не ошибаешься, ситуация, как говорится, под контролем, но это компетенция Леонида Максимовича, и я думаю, что он разрешит задачу к нашему обоюдному удовольствию.

Подобное ручательство за способности Леонида Максимовича скрывало в себе язвительное желание принизить Горюнова, отвести ему вполне определенную нишу. Сознавая свое внутреннее превосходство, Венедиктов, разогретый алкоголем и сауной, решился на такое рискованное высказывание, давая понять, что хотя он и вынужден платить Горюнову дань, но имеет свое собственное представление о ценностях.

Леонид Максимович либо не понял затаенного смысла этой фразы, либо, что скорее всего, дипломатически промолчал, давая пищу своему холодному злопамятству. Вслух же он промолвил: