спины и заканчивающиеся на локтевых сгибах.

— Отвлечешь ее.

— Как? — возмутилась я гневным шепотом. — У меня из разрешенного только лопата! И колдовать я сегодня не могу!

— А ты спой, — заявил он и вытащил из кармана две пары затычек для ушей. Одну мне протянул, а другие себе принялся вворачивать.

— А вам зачем?

— Дуэт баньши и гарпии — это слишком. Давай. — И придал мне ускорения тычком в спину.

Я выскочила из кустов, запнулась о вросший в траву могильный камень, помахала руками, восстанавливая равновесие, разогнулась и поспешно запихала в уши выданный некромантом реквизит. Среагировав на мое эффектное появление, тварь раздула грудь для новой порции воплей. Передние лапы уперлись в камень, челюсть выдвинулась вперед, голова опустилась, пасть открылась…

— Кентавр русалку полюбил глубокой трепетной любовьюуу. — взвыла я по принципу “громко, значит хорошо”. — Он караулил у воды, цветы носил ей к изголовьюуу.

Не знаю точно, что там у меня выходило, я себя слышала едва-едва, но банши вид имела удивленный и дергала ушами, будто в них зудело, и норовила головой о плечи потереться. Я покосилась на Холина. Некромант стоял в полный рост, зловещий и прекрасный, как неизбежное зло. За спиной мерцал рунный щит. Сложенные одна над другой ладони двигались будто Холин снежок лепил или скатывал шарик из теста, точь-в-точь, как Годица, когда галушки делает. Губы мужчины двигались. Он сделал мне глазами, мол не отвлекайся — отвлекай, и развел руки в стороны вызывая к жизни темный пульсар. Оооо! Я такое только однажды видела на полигоне Академии, где старший курс отделения боевой некромантии занимался перед турниром. Причем их жалкие светляки не шли ни в какое сравнение с этим идеальным, невероятно мощным, удивительно гармоничным и прекрасным творением моего любимого глубокого ультрамаринового цвета.

Тварь магнитом развернулась в сторону Холина, привстала, растопыривая крылья, пасть снова раззявилась. Вступили мы дуэтом.

— Кентавр и русалка, история эта случайно мне в сердце запала. Кентавр и русалка — хоть были и вместе, не пара, не пара, не пара, — что есть мочи заголосила я, сбивая банши с толку и взятой ею тональности и зажмурилась. Пульсар пронесся над головой, вызвав странно знакомые ассоциации. Отголоски рассеявшейся силы эхом отозвались внутри. Наступившую тишину я почувствовала — в ушах больше не свербело и не хотелось почесать череп изнутри.

Холин подошел бесшумно и выдернул заглушку у меня из уха, попутно лишив еще нескольких волос, и вручил мне лопату. Банши лежала у ворот кучей тряпья, на впалой треугольной груди зияла дыра. Воняло падалью и гарью.

— Я справилась? — слегка хрипловато поинтересовалась я, наблюдая, как тает щит за спиной некроманта.

— Плюс за отвагу, минус за отсутствие теоретической базы. И… лопату ты держишь лучше, чем поешь, — сообщили мне.

Я зарделась от похвалы. Так могло показаться. На самом же деле меня просто распирало от возмущения, я набрала в грудь воздуха, как до этого банши, и… промолчала. Да чтоб мне провалиться, если я поведусь на подобную подначку.

Я недооценила либо силу мысли, либо прочность почвы, потому что последняя просела у меня под ногами, и мы с лопатой рухнули вниз.

Глава 12

На мне снова лежали. И лучше бы это был Холин, но увы и ах, не все чернокнижнику девственница.

— О, Мрак всемогущий, — простонала я, стряхивая со своей спины с десяток килограмм землицы и чьи-то основательно бренные останки.

— Мрак — мой дед, но я передам ему твое восхищение при случае, — заявил из темноты некромант.

У меня в голове щелкнуло и картинка сложилась.

— Никакой вы не однофамилец! Вы мне наврали!

— Да, — подтвердил он, — разве это что-то меняет?

— Вообще или применительно к данной ситуации? — уточнила я, отплевываясь и вытряхивая песок из-под рубашки и вообще из всего подряд.

— Применительно к ситуации вообще, — глубокомысленно изрекла темнота.

Видеть — я его не видела, но издевательская ухмылка рисовалась в воображении сама собой.

— Тогда ничего.

Меня все раздражало. Сначала Холин поиздевался, лопата эта дурацкая, потом банши, теперь вот в яме сижу. С Холином. Из-за банши. Лопаты не было — уже легче.

— А зачем вы сюда следом полезли? Не проще ли было меня сверху спасать? — Глаза начинали приноравливаться к темноте, да и ведьмы все же ночью сильнее, чем днем, особенно, когда луна полная.

— Я просто собирался кладку поискать, а тут ты так удачно вход нашла, — заявил Холин и зажег светляка. И чего раньше так не сделал?

— Идем, — повелел отпрыск знаменитого семейства, направился к чернеющему в земляной стене пролому, не оборачиваясь, выщелкнул пальцами еще один светляк и добавил. — Лопату не забудь.

Я мысленно воспроизвела в памяти этапы зомбирования с конкретным подопытным и принялась копошится в осыпи.

— Самодовольный заносчивый тип, — ворчала я, глубоко раздосадованная, что меня не сочли достойной спасения. — Кладку он хотел искать… Последнюю нашли лет двести назад. Вымирающий вид, один самец на полсотни самок. Лучше бы молчал, как раньше. Самец.

— Я все слышу, — донеслось из пролома.

— Ну и прекрасно, — буркнула я чуть тише.

— И это тоже.

— А я, может, не вам! — в голос заявила я, продолжая свое грязное дело, но лопата все не находилась, и я от досады пнула мешающиеся под ногами некомплектные останки.

— А если бы это была твоя бабушка, — раздался голос прямо за спиной.

— Я б возрадовалась! — искренне ответила я.

Да что ж сегодня все норовят мне бабку Лукрецию припомнить. Не иначе явится, старая ведьма, позлорадствовать на тему плодов учения. Я развернулась к некроманту лицом, под ногой скрежетнуло. О, вот и лопата!

Отвесила перед мастером поясной поклон и выцарапала инструмент, прижав к себе, как сокровище. Я за сегодняшний вечер к ней почти сестринскими чувствами прониклась, когда вроде и жалко, но до жути хочется запереть в чулане и выбросить ключ. Обмахнув меня полами балахона, Холин развернулся, и направился во тьму. В проломе висел зеленоватый светляк, такой же, как над моей головой, и там было не так уж и темно, но с таким лицом, как у глубокоуважаемого (ооочень глубоко!) руководителя, уходить только во тьму.

— Зачем вам вообще это надо? Дождались бы ловцов, наслаждаясь тишиной и лунной ночью… — спрашивала я