– Мы возьмем ипотеку и купим дом! – взволнованно бросал Данила, а она любовалась им, притихшая. – Я куплю костюм и найду работу!

Надя никогда его таким не видела. Странный диссонанс – в те минуты он, и без того инфантильный и моложавый, выглядел совсем мальчишкой, смешным, самоуверенным, категоричным. И в те же минуты Надя услышала от него самые «взрослые» обещания – за все четыре года супружества.

– Никогда не буду тебе изменять. Надеюсь, получится сын. Но и дочь – это тоже неплохо. Буду катать ее на санках. Меня так папа в детстве возил. Папа бежит, а я в шубе, по сторонам таращусь. Шуба тяжелая, снег блестит.

– Какой снег, какие санки? – смеялась Надя. – Сначала он будет орать по ночам и писать на ковер.

– Мы это переживем. Все переживем. Знаешь, я даже рад. У меня появится смысл.

И Надя тоже радовалась, и ее не смущало и брошенное вскользь «даже». Которое, если проанализировать, означало, что ребенок был все же нежеланным и нежданным, – просто Данила нашел в себе силы, смирившись с обстоятельствами, наполнить их смыслом. Жизнь по законам позитивного мышления.

Но Наде не хотелось углубляться в бытовую философию.

Она скомкала прощание с Марианной. Ей хотелось почувствовать себя счастливой.

Данила, опустошенный планированием, заперся в кухне с ноутбуком и пивом. Страстно, как пианист Денис Мацуев, он барабанил пальцами по клавиатуре макинтоша – общался с кем-то в аське. Возможно, рассказывал друзьям о предстоящем отцовстве. Возможно, писал какой-нибудь очередной подружке, что на рассвете она приснилась ему в сетчатых чулках.

Надя полила цветы, накрасила ресницы, налила себе сок и долго тянула его, сидя на подоконнике.

Надя и Марианна работали вместе с восемнадцати лет. Должности, которые они занимали, назывались красиво – «стилист-консультант первой категории», но это скорее была прихоть владельца бутика, в котором они и работали. Обычные продавщицы. Ненавязчиво показать покупательницам вещи из новой коллекции, постараться убедить взять в примерочную как можно больше платьев, кому-то сделать скидку, кого-то даже и обсчитать.

В тот день они развешивали платья, небрежно сброшенные им на руки одной из посетительниц магазина. Надя работала скорее машинально, Марианна же – порывисто, с раздражением. Покупательница была из тех, кем так мечтала стать она сама, – мечтала пылко, тщетно, много лет. Мечтала, а над ней только посмеивались, манили пальчиком из-за угла, но в последний момент захлопывали перед самым носом дверь, в свой круг не пускали.

Уверенные в завтрашнем дне жены респектабельных мужчин. Сытые и добрые. Им не надо, как Марианне, просыпаться в восемь утра от противного пиликанья будильника. В восемь утра – а ведь она сова, с удовольствием спала бы до обеда, а потом переползала бы в пенную ароматную ванну, зная, что спешить некуда, что впереди еще один длинный, сладкий, тягучий как ириска, благословенный день. Эти женщины плывут мимо, точно вальяжные белобокие яхты, и в сторону ее не посмотрят. Им не надо выживать, они могут позволить себе просто жить.

Может быть, именно поэтому Марианна выбирала мужчин женатых, чтобы хоть на секундочку нащупать призрачную иллюзию превосходства: он выбрал меня, меня он любит и целует меня, и мы вместе едем в Париж на выходные. Бесполезно – эти женщины все равно не обращали на нее внимания, не принимали всерьез. И это было едва ли не более оскорбительно, чем мужское вранье. Мужчины всегда обманывали Марианну – намекали на развитие отношений, на то, что чувства серьезны, а воссоединению мешают обстоятельства, но все может измениться. А потом бросали ее, всегда неожиданно. Едва ли они подразумевали подлость, просто это древняя городская игра – притворяться, что с любовницей у тебя всерьез, – и они играли по правилам, в глубине души полагая, что это доставляет ей удовольствие, помогает в самооправдании.

Марианне мечталось хоть как-то сбить с этих женщин спесь. С них, с этих самодовольных шхун, которым выпал штиль да зеркальная гладь голубых морей, в то время как ее саму швыряет в сторону порывистый ветер и накрывают с головою холодные темные волны. А ведь она ничем не хуже, а если присмотреться, даже лучше.

Так считала сама Марианна.

Надя видела другое.

Даже в приглушенном свете Марианну нельзя было принять за респектабельную даму. Даже в строгом деловом костюме (униформе «стилиста-консультанта первой категории») она умудрялась выглядеть той-с-которой-спят, а не той-на-которой-женятся.

Марианна, безусловно, была красавицей, однако красота эта была нервной, ломаной, электрической.

Буйные кудри, которые она красила в огненно-рыжий, – эффектно, да, но это мишура, цирковые фанфары, притворяющееся бриллиантом стекло. Широкие брови вразлет, бронзовый загар, – Надя давно пыталась убедить подругу, что не стоит так часто наведываться в солярий, это давно не в моде, да и темная иссушенная кожа добавляет лет. Бесполезно – у Марианны был годовой абонемент. Тело – длинное, тонкое, с годами чуть «поплыла» талия, потяжелели бедра, но Марианну это совсем не портило, хотя сама она так не считала.

Она ярко красилась и носила в пупке золотую серьгу в виде теннисной ракетки.

Однажды Марианна загрипповала, и Надя привезла ей лимоны и варенье. Женатые любовники не спешили помочь – они по первому зову мчались к ней здоровой, предлагающей веселье и плотский пир, но под надуманными предлогами игнорировали ее рассопливившуюся. Видимо, не хотели нести бактерии в семью.

И вот Марианна встретила ее в мятой пижаме, сонная, с собранными в пучок волосами. Высокая температура вымотала ее, лишила сил, и против обыкновения она держалась задумчиво и апатично.

Надя смотрела на нее, чисто умытую, ленно откинувшуюся на подушку. Смотрела с изумленным восхищением.

Это была другая Марианна.

Вдруг стало заметно, какой у нее чистый высокий лоб, какой гордый профиль, какая нежная шея. А глаза без обрамления зеленых мерцающих теней были не такими кукольно-огромными, зато ясными.

И вот они развешивали платья и вяло обсуждали какой-то французский фильм, который минувшим вечером показывали по НТВ. Главная героиня, которую играла губастая грустная красавица, никак не могла определиться между мужем и любовником: оба были благородны, умны, хороши собой, но, приближая к себе кого-то одного и, соответственно, отдаляя другого, героиня чувствовала себя обделенной. Марианна утверждала, что все это надуманная чушь и в жизни так не бывает, потому что женщин, таких, как французская красавица, и даже в сто раз лучше (в этом месте она самодовольно приосанилась), полным полно, а мужчин, хотя бы вполовину столь привлекательных, как ее муж, – днем с огнем не найдешь. В реальной жизни мужчина, столкнувшись с первым же ее экзистенциальным кризисом, нашел бы себе торговку лимонадом, простую и сочную. А капризная красавица прописала бы в сервант бутыль коньячного спирта, и годы полетели бы, как разноцветные кабинки карусели, и вот ей уже сорок пять, и она отечная, злая и в антиварикозных чулках. А торговка лимонадом родила бы ее бывшему мужу минимум троих детей, располнела бы, пропахла тестом и ванильным сахаром, и мужик все равно ушел бы к другой. Потому что они всегда так поступают – уж Марианна-то знает.