частью начинки. Выпекать пирог нужно чуть меньше часа в заранее разогретой печи*.

- Я запомню, - наконец, не выдержав болтовни Мартины (Разве она ушла из дома чуть ли не посреди ночи для того, чтобы слушать сейчас секрет приготовления пирога из ревеня?), сказала Алекто. – Только вряд ли мне когда-нибудь понадобятся навыки пекарского дела. Благодарю за ваше любезное приглашение к ужину, но я не голодна. И простите за настойчивость, однако мне хотелось бы как можно скорее узнать, зачем вы назначили мне эту встречу? Тогда, на кладбище, мне показалось, что вы хотели поговорить со мной о гибели Мадобода и о том, чтоименнос ним случилось. Ведь я не ошиблась?

Мартина, кажется, не торопилась с ответом. Она повернулась к девушке лицом, раскрасневшимся от работы у горячей печи, и, протянув ей пирог - с пылу с жару - на чистом полотяном полотенце, предложила:

- Не хотите есть сейчас – возьмите мой гостинец с собой: отведаете его за завтраком вместе с мадам Бертрадой!

Едва Алекто успела поблагодарить и принять пирог из рук Мартины, как та вдруг покачнулась, схватившись рукой за сердце.

- Что с вами, Мартина? – испугалась девушка.

Она положила пирог на стол, вскочила, бросилась к хозяйке дома и помогла ей дойти до скамьи, стоявшей у стены напротив печи.

- Чем я могу помочь вам? – Быстрым движением откинув волосы за спину, Алекто наклонилась над Мартиной и ладонью коснулась её лба, покрывшегося багровыми пятнами.

Оказалось, у Мартины был сильный жар – но вовсе не от печи, как подумала было Алекто: этот жар шёл изнутри, как если бы женщина стала жертвой лихорадки.

- Мадемуазель Алекто, - прошелестел её голос. – Кажется, я умираю...

Она посмотрела на девушку с выражением такого страдания, что Алекто не могла не почувствовать к ней острой жалости.

- Что вы, Мартина, вы не умрёте! – Алекто погладила её по голове. – Вы заболели, и в этом нет ничего удивительного: в столь переменчивую пору года легко простудиться. Но я уверена, Готье вылечит вас. Я немедленно отправлюсь за ним...

- Нет! – Мартина рукой удержала девушку. Глаза её, ещё недавно тусклые и словно угасшие, оживились, заблестели. – Не уходите! Нельзя терять время!.. Я должна кое-что рассказать вам... Мне нужно было сделать это раньше... гораздо раньше, ноемуудалось переубедить меня...Онуговорил меня подождать ещё немного... Только зачем же я поверила, если знала, что он снова обманет?..

После этих слов она умолкла и неподвижным, как будто остекленевшим взглядом уставилась в потолок. Казалось, облик смерти, которую предчувствовала Мартина, неумолимо надвигался, рос и обретал видимые черты: её оскал угадывался в пугающих багровых пятнах, выступивших по всему лицу женщины, и в этом постепенно угасающем взгляде.

- Мартина, вы слышите меня? – обратилась к ней Алекто, испугавшись, что женщина перестала дышать.

- Я должна была сделать так, как говорилиони, а не он, - не глядя на неё, едва слышно произнесла Мартина и умолкла.

- Говорите, Мартина! Я слушаю вас, – поощряла её Алекто, которую сейчас больше всего мучили другие вопросы:чтоже всё-таки хотела рассказать вдова пекаря иктоуговорил её не делать этого?

-Онинастаивали...онихотели, чтобы вы узнали правду...ониговорили... – сбивчиво, торопливым шёпотом произнесла Мартина. И, выдержав паузу, чтобы перевести дыхание, закончила: - «Скажи ей!»

- Что же вы должны сказать, Мартина?

В ожидании ответа девушка невольно напряглась всем телом, не сводя с лица женщины пристального взгляда.

А та, подняв палец, погрозила не то Алекто, не то кому-то невидимому – смутному образу своих горячечных видений.

- Да! Я скажу! – пообещала Мартина хриплым, неузнаваемым голосом и вдруг дёрнула головой – Алекто с ужасом поняла, что это предсмертная агония.

Но всё-таки, покидая мир живых, Мартине удалось с последним вздохом произнести одно слово:

- Картина...

Глава 8

- ...Мадам, вы должны укротить вашу дочь! В последнее время Алекто ведёт себя непозволительно дерзко, вмешивается в дела местного совета, проявляя неуважение к господам рахинбургам, а также подвергает сомнению мои полномочия на Раденне! – Громко говорил, бегая по гостиной и теребя пряжку на широком кожаном ремне, Эд де Туар.

Маркграф явился в Бруиден да Ре после того, как звон церковного колокола оповестил жителей острова о смерти вдовы пекаря, а по округе разнёсся слух о том, что совершилосьочередное убийство. Расспросив островитян, Эд де Туар очень скоро нашёл источник этих слухов и, рассерженный, немедленно отправился в поместье графини де Лармор.

- Мессир граф, Алекто находится под сильным впечатлением от смерти Мартины: ведь женщина умерла у неё на руках, - вставила графиня в поток взволнованной речи собеседника. – Полагаю, у моей дочери есть причины заявлять о том, что Мартина была отравлена. И я не думаю, что Алекто сомневается в ваших полномочиях, мессир. Всё, чего она хочет, это привлечь внимание местных властей к череде смертей, произошедших на Раденне за столь короткий срок...

Уловив недовольство маркграфа, Бертрада быстро прибавила:

- Но обещаю вам, мессир, что поговорю с ней, как вы того желаете.

Графиня де Лармор сидела в своём любимом кресле у камина, от которого веяло жаром, и, сложив руки на коленях, с затаённой тревогой следила за шагавшим из угла в угол маркграфом.

Сейчас она боялась одного: что Эд де Туар, в котором она видела своего будущего родственника, из-за возмутившего его поведения Алекто расторгнет помолвку. В последний раз, когда они говорили о будущем обручённых, Бертрада просила маркграфа поторопиться со свадьбой. Тот ответил ей, что свадьбу сыграют сразу после окончания Трескового карнавала и затем отправят новобрачных в Лютецию. Хотя графине очень не хотелось расставаться с Алекто, она понимала, что только вдали от острова девушка будет в безопасности. События последних дней заставили Бертраду пережить серьёзные волнения и страхи: что-то злое, разрушительное входило в размеренную (с позабытыми потрясениями минувших лет) жизнь обитателей Бруидена да Ре. Графиня уже не могла легкомысленно отмахнуться от знаков, которые ей подавало небо: несчастный случай с Мадободом и внезапная необъяснимая смерть Мартины были первым предостережением.

- У Алекто очень впечатлительная натура, - продолжала Бертрада, будто оправдываясь перед маркграфом за дочь. - Гибель Мадобода для всех нас горькая утрата и жестокое потрясение. Но Алекто скорбит о нём больше других... Этот старый слуга был из тех, кому в таком имении, как Бруиден да Ре, трудно найти замену...

- Кстати, об имении! – воскликнул Эд де Туар, не дав графине договорить