Держа на лице все туже радушную улыбку, вкладываю в голос максимум угрозы.

— Не советую вам, святой отец, задаваться этим вопросом. Излишнее любопытство часто укорачивает жизнь.

Посланец Рима уже понял, что перегнул палку, и пошел на попятный.

— Вы неправильно меня поняли! Я к тому, что скоро Миндовг примет католичество, Великий князь Ярослав тоже не прочь принять руку помощи от папы. Если бы и консул Твери вернулся в лоно истинной церкви, то только представьте, какими общими силами мы могли бы выступить против неверных монголов.

В отличие от него я знаю, что Миндовг не долго усидит на престоле в христианской короне, а после него в Литву вернется язычество. Ярославу же вообще не суждено принять участие в этой игре, несмотря на обещания папскому посланнику.

Эта мысль вызывает у меня усмешку, и я отрицательно качаю головой.

— Нет никаких общих сил и не будет! И браком тут ничего не исправишь. Миндовг вон со своими родными племянниками воюет не на жизнь, а на смерть, что ему зять какой-то.

Нунций уже понял, что все его ухищрения здесь ни к чему, и решил играть в открытую.

— Вижу, мой вариант вас не заинтересовал, но вы же не будете отрицать, что ищете союзников? — Улыбнувшись, он показал маленькие пожелтевшие зубки. — У датского наместника в Ревеле, ярла Густава Харреманда, подрастает дочь. Что вы скажете о таком союзе? Выход к Балтийскому морю был бы на пользу вашему торговому товариществу.

«Попытка надавить на честолюбие и гордыню не удалась, попробуем поманить возможными барышами. — Мысленно комментирую маневр гостя. — И все только ради того, чтобы сколотить здесь на востоке католический блок».

Если бы в словах этого человека была бы хоть капля реальности, то было бы еще о чем подумать, но датчане сами еле держатся в Эстляндии и в Русских княжествах видят лишь угрозу. Свадьба с дочерью наместника вряд ли чего исправит, а проблем принесет мне выше крыши.

Вновь отрицательно качаю головой и поднимаюсь, давая понять, что разговор окончен.

— Не обессудьте, святой отец, но ваши предложения для меня неприемлемы.

Губы толстяка вытягиваются в тонкую неприятную нить, показывая мне, что этот пухлый человечек может быть очень злопамятным и мстительным. Поэтому провожая его до двери, негромко напоминаю ему о сдержанности.

— Будет лучше, отец Перуджо, если впредь вы нигде больше не будете упоминать о своих сомнениях относительно меня. — Его взгляд взлетает к моему лицу, и я дожимаю. — Для вашей же безопасности, святой отец!

Едва посланник Рима скрывается в дверях, как я слышу шум и знакомый громоподобный бас.

— Куранбаса, на зли меня! Что значит, он никого не принимает! Я что гость?! Я друг! И чтобы навестить друга мне разрешение не нужно!

Узнаю голос новгородского боярина Горяты Нездинича и, выйдя в приемную, спасаю своего стража.

— Да пусти ты его, Куранбаса, а то ведь задавит, медведь такой.

Половец с облегчением уступает новгородцу дорогу, и тот, распахнув объятия, устремляется ко мне.

— Дай обниму дорого друга!

— Стоп! — С ужасом кричу я на него, представляя, что он сейчас сделает с моими ранеными ребрами. — Ты что не знаешь, что ли?!

— Ааа! — Сконфузившись, расплывается в улыбке Горята. — Забыл совсем!

Уже аккуратно обнявшись, мы идем в кабинет, и по пути боярин рассказывает, что в Тверь он приехал не один, а со старшим братом, но Богдан остался на постоялом дворе, а он вот сразу ко мне. Узнать, что мол и как?! Жив ли?!

Тут он радостно засмеялся.

— Вишь обрадовался как, даже забыл!

Усевшись в кресло, он продолжает без умолку болтать, и я с радушной улыбкой слушаю его в пол-уха ровно до тех пор, пока он не упоминает свою младшую сестру Евпраксию, а потом между делом, что негоже в моем-то возрасте бобылем ходить.

«Да вы что сговорились сегодня что ли?!» — Я чуть не восклицаю это вслух и с обреченностью даю себе клятву в будущем относиться к словам Иргиль более серьезно.

Глава 5

Первое октября 1245 года

На плацу перед училищем выстроились курсанты. Четырнадцать человек третьего года обучения, двадцать один второго и столько же поступивших в этом году.

Я стою перед строем и поздравляю всех с наступлением нового учебного года. Речь моя проста и немногословна. Я кратко желаю всем успехов, а в основном настраиваю великовозрастных балбесов на то, что поблажек никому не будет, независимо чей он сын и из какой семьи вышел.

— Запомните! На время обучения все вы только курсанты, ни титулов, ни званий! Про древность рода и заслуги предков забудьте, и не вспоминайте до самого выпуска. Кто не хочет, тот может не тратить ни свое, ни наше время и отправляться к маменьке на печь прямо сейчас!

Несмотря на то, что сегодня здесь на плацу не только курсанты, но и их родители, и просто сторонние зеваки, говорю специально жестко, чтобы дошло до всех.

Это все, потому что с прошлого года у меня кардинально изменился состав учащихся. Если первый набор был полностью на моем содержании и включал в основном детей моих крестьян, осиливших грамоту в начальной школе отца Геронтия, то второй уже наполовину состоял из отпрысков купеческих и ремесленных родов. В нынешнем же наборе по большей части дети бояр, а вон тот длинный в первом ряду вообще сын Старицкого князя.

Такую неожиданную известность мое учебное заведение получило совершенно случайно. Еще при взятии Дерпта в епископском замке среди прочей добычи в одном из сундуков я нашел три толстых рукописных фолианта на арабском языке. Вероятно, кто-то из крестоносных предков епископа вывез их из Иерусалима, а сам герр Герман даже не знал о чем эти книги и держал их только из-за дорогой, украшенной золотом обложки. Благодаря моему дару я сходу прочел название и был несказанно удивлен. Согласитесь, меньше всего ожидаешь найти в глухой Эстляндии три тома сравнительных жизнеописаний Плутарха, да еще на арабском. Привезя эти книги в Тверь, я взял в привычку при каждом удобном случае надиктовывать писарю страницу другую. С моим даром это было совсем не трудно. В общем за два года перевели и переписали практически все три тома.

Прямо скажу, это была большая удача и не только потому, что первые переводы этих книг появятся на Руси лишь через пятьсот лет. Это конечно тоже, но в первую очередь я как учитель увидел в них просто учебник. Ведь я взялся преподавать историю и географию в своем училище, а времени у