Ну да ладно, усадил девушку в кровать. Она мне очень мило улыбалась, но, увидев, что я привязываю матрасик к стенке кроватки, огорчилась. Однако спустя пару минут опять мило улыбалась, глядя на то, как я старательно завязываю шнурочки бантиками. Ей понравилось их развязывать. Тогда я завязал всё в узлы. Но девушка продолжала мило улыбаться и заигрывать со мной.

«Ну да, чем бы дитя ни тешилось», – подумал я и ушёл в зал, закрыв за собой дверь. И – о блаженство! – тишина, покой. Похоже, Томочку одолел, справился с маленькой девочкой.

Я погрузился в пространство своих сайтов, но спустя каких-нибудь четыре минуты услышал радостное топанье босых ножек, восторженное «папааааа» и смех. Теперь понятно, почему дочка так загадочно улыбалась.

Младенец мал, да хитёр. Тёща права!

Нравится мне в Израиле отношение к детям. Сейчас время летних каникул и дети дома, и совершенно не возникает вопрос, как организовать досуг ребёнка. При любом матнасе (центре культуры и спорта) организованы летние лагеря, в которых дети развлекаются и занимаются всякими интересностями. Вот сегодня сынишка ездил в зоопарк, а вчера притащил домой сделанную вешалку для ключей в форме кота, ловившего мышей.

В выходные дни можно поиграть на детской площадке. Кроме того, мы любим с детками ездить в игровой центр, поскольку там есть где попрыгать и, что самое главное, там не жарко, ибо работают кондиционеры.

Думаю, что в Израиле такая высокая рождаемость, потому что всё приспособлено для малышей. С момента рождения чувствуется особое внимание общества к детям. И дело даже не в пособии, которое не очень-то высокое, – просто общественное устройство и отношение к детям иные. Дети приоритетны. Вот в голове у людей такой пунктик…

Чаще всего при встрече соседи спрашивают, где ребёнок, а как сынок, как дочка. Стремятся помочь друг другу. Достаточно сказать, что за всё время мы купили дочери минимум вещей, поскольку в этом нет необходимости. И знакомые, и малознакомые люди постоянно приносят одежду, из которой их дети уже выросли. А потом подходит и наша очередь делиться.

Вот так и живём и растим малышей.

Ездил по делам в Ришон ле-Цион. На обратном пути сижу на остановке, уткнулся в смартфон и, разумеется, решаю судоку. Прошёл один автобус, другой, а я всё решаю… Поглядываю, конечно, на номера – мне нужен 301-й.

Вроде он. На автопилоте захожу в автобус, показываю билетик, сажусь, решаю судоку. Интересно, целый мир цифр… Между ними своя иерархия, связи. Мнимые соотношения оказываются реальными, а очевидные не чем иным, как блефом, и за всеми этими цифрами стройная, безупречная, совершенная логика и игра разума. Как это всё возвышенно. Когда решил судоку – душа улыбается.

Судоку решил. Душа заулыбалась.

Смотрю в окно… Душа перестала улыбаться. Думаю, какими же козьими тропами повёз меня автобус? И места какие-то незнакомые…

А в тот ли я сел автобус? Дались мне эти судоку… Правильно ли я разглядел цифры? Начинаю себя успокаивать, предлагая полюбоваться совсем незнакомым пейзажем. Утешаю себя тем, что с присущим мне топографическим кретинизмом любая картинка за окном, пусть даже десять раз виденная, будет новой. Видимо, в этом мой секрет восприятия полноты бытия.

Но бытие бытием, а автобус едет. Полез в GPS посмотреть, где я. Ничего страшного, всё путём, скоро Ашдод.

Телефон сел. Разглядываю девушек в салоне, периодически душу внутренних психов сомнений по поводу правильности маршрута автобуса, не без удовольствия читаю на остановках: «Маршрут 301 – Ашкелон». Ну вроде правильно еду.

Вот и Ашкелоновка. Всё, я дома… Люблю себя понакручивать, а потом раскрутить обратно.

Право, мне для счастья много не надо. Вот привёз братец четыре пары очков, я и счастлив. Хожу и искренне удивляюсь, что, мол, это же надо, какая чёткая картинка в глазах. И на велосипеде удобно ездить, и лица людей видно отлично, и даже таблички вдоль дорог читаемы. Красота, в общем.

Четыре пары очков мне нужны на всякий случай, поскольку я их теряю постоянно. Каково же было моё удивление, когда, убираясь на кухне, я вдруг на одной из полок обнаружил свои пропажи, а именно три пары очков, которые искал долго и безуспешно. Теперь я могу, как та мартышка, обвеситься ими во всех местах и ходить…

Однако же вот незадача! Почему-то пар оказалось шесть, а не семь, как должно быть. Одну пару из привезённых братом очков уже где-то посеял!

Не люблю июль в Израиле. Жарко и душно. Если на улице безветренно и ждать с моря привычного спасительного для этого времени года ветра не приходится, то становится совсем тоскливо.

Для меня это время года не что иное, как жаркая зима, поскольку кругом такое же запустение, как зимой или поздней осенью в России. Природа в такое время года поступает мудро, впадая в дремоту, поскольку иначе пережить пекло невозможно, и все пустыри и лужайки выглядят уныло и грустно.

Наверное, это из детства, когда, гуляя во дворе дома в такой же жаркий летний день, ощущаешь тоску, оттого что никто гулять не выходит и только ты один бродишь в надежде, что кто-то из приятелей вдруг выйдет во двор. И ждёшь вечера, когда жара спадёт и народ потихонечку подтянется на площадку, и можно будет заняться своими ребячьими делами.

Теперь эта пустота жаркого полудня ничем не наполняется, и в глазах слоняющейся в дремотной унылой праздности местной ребятни читается та же тоска.

Как не люблю израильское лето, так люблю израильскую зиму. Просто потому, что наступает праздник жизни и всё вокруг зацветает. Сейчас же грустно и уныло, и я чувствую себя Аурелиано Буэндиа. Только дождя не хватает… вот уже три с половиной года как не хватает!

Детство не теряется сразу. Оно уходит от нас по крупинкам, по песчинкам, так, что мы почти этого не замечаем. Сейчас мы по сути те же дети, только пожили побольше и видим всё, да только заставляем себя думать иначе.

Куда уходит детство? Оно остаётся в том времени, когда бабушкин дом был наполнен тайнами, валявшаяся за диваном в прихожей книга о рыбах всяких была волшебной, а найденный на чердаке хлам – сокровищами.

Теперь мы себя убедили в том, что дом казался таинственным, книга казалась волшебной, хлам казался сокровищами. Кто придумал, что сейчас мы более правы в своих оценочных суждениях, чем во времена детства с его искренним и непосредственным восприятием жизни?

Детство уходит из нас по капле. Каждой слезинкой теряется. Теперь я это замечаю в своём сыне, когда вдруг он унывает, делая сложные уроки, которые не хочется делать. Я вижу, что его глаза блестят не так, как раньше, и голос не такой звонкий. Я почти привык к тому, что он другой, однако, вспоминая, каким он был ещё полтора года назад, понимаю, что детство уходит, а ребёнок остаётся.