Если вы думаете, что я понимаю, зачем это пишу, – ошибаетесь, я не знаю. Но вот как нахлынуло, так и схлынет – как сон вчерашний, где я путешествовал по Америке.

Моя маленькая радость сегодня снесла мозг компьютерной мышке, пока меня не было дома. Обнаружив сие недоразумение, я позвал дочь. Она пришла и весьма убедительно стала говорить: «ай-ай-ай» и «ну-ну-ну», глядя, как сломанная, но всё же светящаяся в своих предсмертных электронных судорогах мышка лежит на полу.

Я спросил дочь, зачем она это сделала. Она как бы невзначай и между прочим ответила: «Басяпа» – и с деловым видом двинула на кухню, так как там были какие-то нужные ей штуки.

Не знаю, что имела в виду моя малая, говоря это загадочное слово, но теперь я так её и называю. У меня дома есть персональная БАСЯПА.

Люблю, когда происходит нечто необычное в нашей полной забот и тягот жизни. Вот и сегодня. Вечер. Я сажусь в автобус, чтобы ехать домой. Мысли о прошедшем дне и работе пока ещё не отпустили, и я сижу и жду, когда мы поедем (наша остановка конечная, люди рассчитываются с водителем, занимают места).

Смотрю, парень заходит в заднюю дверь. Она не предназначена для входа, но с колясками как раз заходят через неё. Ну зашел, дверь открыта. И вдруг в автобус забегает собачка. Рыженькая такая, хорошенькая.

Я очень удивился. Она как-то пригнулась, и я подумал, что она испугалась, но не тут-то было. Она запрыгнула на сиденье напротив меня и стала деловито смотреть вокруг под одобрительное и восторженное гуденье пассажиров, заметивших необычную путешественницу.

Я в этот момент разговаривал по телефону и сразу же начал фотографировать это ушастое рыжее недоразумение. И вовремя, поскольку водитель заметил её и уже шёл выгонять. Разумеется, она не стала его дожидаться и удрала первой.

Но это была не обычная собачка. Пока водитель находился на задней площадке, она оббежала автобус и заскочила в переднюю дверь.

Пассажиры тут же стали выпроваживать нахалку. Один мужчина таки взял её на руки и вынес на остановку, где она осталась дожидаться другого автобуса…

Дома, зайдя в Интернет, я увидел удивительный подарок от друга из Питера. И у меня прекрасный вечер и отличное настроение.

Как мало для этого надо – улыбка друга и радость неожиданной встречи.

Сегодня я был у Стены плача и разговаривал с Богом.

Я был в мемориальном комплексе Яд ва-Шем, и мне нечего сказать.

Когда опускаешься в мемориал погибшим детям и сначала вглядываешься в лица убитых, а потом в темноте, где видны только сотни отражений свечей, слышишь их имена, – каждый отблеск свечи, каждое произнесённое имя ложится на сердце, прикипает к душе.

Пока я шёл по музею Холокоста, петляя по разным экспозициям, во мне боролись два желания. Первое – поскорее уйти, потому что страшно. Второе – остаться, чтобы вглядеться в лица погибших и понять что-то важное. Их убили… И они смотрят с экранов, с фотографий, смотрят на меня. Они все смотрят на каждого из нас – тех, кто был в музее. И имя каждого убитого равно жизни каждого из нас, и каждому должно быть место в наших душах.

Безнадёжность серых бетонных стен музея – и потом выход. Выход как надежда на спасение, которого у убитых не было, а у тебя есть. Только надо пройти путь, пройти по залам экспозиции и не побояться смотреть убитым в глаза.

Путь пройден, свет в конце тоннеля достигнут, и я жив. Но жизнь не будет прежней, поскольку каждому должно быть имя и место. И я это теперь знаю.

Я сегодня разговаривал с Богом.

За обыденной суетностью жизни как-то незаметно наступило лето. Когда лето круглый год, оно утрачивает смысл, и уже не ждёшь летних дней. А может, дело и не в его круглогодичности, а в привычке ожидать лета как поры некоего обновления, надежд, встречи с близкими.

Будучи ребёнком, я всегда ждал середины зимы и лета – того времени, когда мы ездили к бабушке в Казахстан. Потом, уже учась в школе, ждал лета из-за каникул. Вместе с каникулами приходило ощущение того, что я стал старше и уже не какой-нибудь второклашка, а ученик третьего класса – и так до самого конца учебы, до тех пор, когда уже всё равно, в каком ты классе.

Долгие годы учёбы в колледже, училище, консерватории дарили летом надежду на то, что хоть какое-то время можно побыть с родителями. И когда навязчивый и нервозный ритм большого города сменялся едва ощутимой пульсацией размеренной провинциальной жизни Красноармейска, наступало моё лето. Поначалу ритм почти деревенской жизни никак не ощущался и даже пугал своей пустотой, особенно первые дни по приезде к родителям. Вокруг было тихо, никто никуда не спешил. Постепенно я привыкал к укладу маленького городка, и опустошённость уступала место здоровому и ровному дыханию деревенского быта.

Женился. Родился сын. Жизнь перестала измеряться временами года. Цикличность нарушилась. Полностью переключился на малыша: держим голову, переворачиваемся, режутся зубки, ползаем, ходим…

И вот я уже четвёртый год в Израиле. Лето есть, а ощущение ожидания лета нет. Есть другое, поскольку родилась дочка.

И снова: держим голову, переворачиваемся, режутся зубки, ползаем, ходим, начинаем разговаривать… в довесок к этому разбираемся, с кем старшой в школе подрался, почему ударил какую-то девочку в живот и зачем удрал из кружка авиамоделирования.

Наступило лето жизни. Всё идёт так, как должно идти. Отчего-то хочется осени, дождей, ветров с моря. Наверное, вам трудно меня понять, потому что у вас, живущих вдали от этих мест, ожидание тёплых и жарких дней остаётся. Здесь же стирается всё.

Здесь обыденная яркость бытия никуда не утрачивается: бесконечный праздник жизни и её обновление. Только незаметно чувствуешь, что на фоне всей этой пестроты сам бледнеешь и постепенно начинаешь неосознанно отставать от этой яркости.

Хочется умеренности и спокойствия. Хочется осени…

Право, наша с Анютой квартира пользуется популярностью у пернатых. Конечно же приятно осознавать себя некоей лесной феей, к которой, как в диснеевских мультиках, подбегают всякие оленятки, прилетают птички, сбегаются бурундучки (вот же не к ночи будет сказано: только грызунов мне ещё не хватало в доме). В общем, фантазия, стоп… Я не добрая фея.

Но мало мне ящерки, которая живёт в нашей спальне и пугает гостей своими шорохами. Мало тех гнёзд, которые я уже повыбрасывал.

Как известно, детишки есть детишки, и если им понравится какая-то вещь, то найти её потом будет почти невероятно. И если от старшого ещё можно что-то добиться, то Тамарочку – дочку, которой всего полтора года – в самый раз записывать в партизаны-диверсанты или в разведчицы, ибо мозг вынесет, шкоду учудит да ещё и слова в простоте не скажет: всё чирикает на своём тарабарском наречии, которое понимают только такие же, как она. Приглянулся ей мой баллончик с лекарством от астмы – и вскоре потерялся.