Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— С машиной я поняла, а вот с квартирой концы с концами как-то не сходятся. — Альбина сосредоточенно сдвинула брови. — Приватизировать твою квартиру на половинных паях он может только в том случае, если до этой операции он никогда не имел приватизированного жилья, поскольку повторная приватизация у нас в стране запрещена, по крайней мере пока… — задумчиво проговорила она. — Допустим, что так оно и есть и его собственная квартира не приватизированная, а муниципальная. Но тогда, скажи мне на милость, как же он оттуда выпишется, чтобы перебраться к тебе, ведь тогда его жилплощадь мгновенно перейдёт в фонд государства и он сам останется в дураках?
— Я не знаю, что он там задумал, но, по всей вероятности, какая-то лазейка всё-таки есть, иначе бы он не стал строить замков на песке, — с тревогой проговорила Лидия. — Если бы Лёнька не одумался и не замолчал в самый нужный момент, я бы теперь не сидела и не ломала голову, что да как.
— Лучше всего тебе было бы выгнать его за порог и забыть эти десять месяцев как страшный сон, — раздумчиво произнесла Альбина. — Но с другой стороны, вычеркнуть из своей жизни почти год за просто так и не попытаться наказать этого подлеца по заслугам — тоже обидно. Послушай… — Неожиданно Кусочкина замолчала, и её высокий лоб пересекла жёсткая вертикальная складка. — А что, если…
— Если что?.. — затаила дыхание Загорская и с надеждой посмотрела на подругу.
Неожиданно лицо Кусочкиной осветилось улыбкой. Подняв голову, она длинно посмотрела в глаза Лидии, тихо хмыкнула и, засияв, прикусила кончик большого пальца.
— Лидка… Я придумала такую вещь… Если мы с тобой всё обмозгуем хорошо и ты не дрогнешь, то твой Тополь уйдёт от тебя голым, нищим и босым. Но на это потребуется ещё полгода. Ты готова на такую жертву?
— И ты ещё спрашиваешь? — округлила глаза Лидия.
— Тогда слушай…
* * *
В институтском буфете было многолюдно и душно. Счастливчики, которым повезло урвать местечко за одним из столиков, покидать свои места явно не торопились, а, разложив конспекты прямо между тарелками, с превеликим удовольствием поглощали мутную жидкость непонятного цвета, обозначенную на ценнике как «кофе чёрный», и по-студенчески бесцеремонно, во весь голос, переговаривались между собой. В помещении пахло чем-то кислым, на столах для грязной посуды громоздилась уже целая гора тарелок, кое-как составленных одна на другую и державшихся на честном слове.
Пытаясь пролезть без очереди, самые сообразительные передавали деньги друзьям, находящимся уже у прилавка, через головы всей остальной публики, которой, ясное дело, такое положение вещей не нравилось. Громко возмущаясь, стоящие в задних рядах очереди отправляли деньги обратно, но через несколько секунд многострадальные измятые бумажки отсылались в новый вояж, чтобы под неистовые, возмущённые крики обиженных вернуться в руки своих хозяев или, само собой, по случайности затеряться где-нибудь на полдороге.
— Ир, у тебя лекции по физике все? — Вадик отхлебнул кофе и ковырнул вилкой яйцо под майонезом — неотъемлемую часть завтрака любого уважающего себя студента.
— Откуда? — Ирина пододвинула к себе тарелку с булочкой, внутри которой, судя по обещанию на ценнике, должно было находиться вишнёвое варенье. — У меня есть первая, вторая и четвёртая, да и та не до конца. Если учесть, что их должно быть двенадцать… — Она откусила булочку и тут же сморщилась: — Фу-у-у, опять яблочного повидла напихали, чтоб им всем! Терпеть не могу этой отравы! Лучше бы я сосиску в тесте взяла, чем эту муть.
— А у кого есть, не знаешь? — Вадик старательно соскрёб остатки винегрета в одну кучку и, не долго думая, свалил и винегрет и яйца в одну тарелку. — Я у наших спрашивал, никто не сознаётся, говорят, сами на другом потоке брали. А у кого там попросишь? Если только у Ритки из одиннадцатой.
— Держи карман шире, так она тебе их и дала, — усмехнулась Хрусталёва и тряхнула своими огненно-рыжими кудряшками волос. — Она так над ними трясётся, как не каждая курица над цыплятами.
— Ну не скажи, с Риткой договориться можно, — возразил Вадик. — Вон, в прошлую сессию Тополь-то у неё тетрадь брал.
— Говорю тебе, Ритка ни с кем за здорово живёшь делиться не станет, разве что с отдельными гражданами и за о-очень большие деньги. — Лизнув повидло ещё раз, Ирина положила булку обратно и с досадой вздохнула. — Наделают всякого барахла… Слушай, а чего-то я его сто лет в институте не видела, его что, отчислили за хвосты?
— Кого, Сёмку? — Вадик поправил на переносице оправу. — Да господь с тобой! Он же пихнул денег в учебной части, так что в этом смысле у него всё в ажуре.
— Тогда чего он носа в институт не кажет, новые хвосты отращивает?
— Какие хвосты, он вторую неделю в больнице лежит.
— Чего он там делает? — удивилась Ирина. Насколько она помнила, бывший ухажёр обладал отменным здоровьем и за все полтора года близкого общения с ней не то что не заболел каким-нибудь воспалением лёгких или, скажем, элементарным бронхитом, но даже ни разу не чихнул.
— В больнице? — Вадик размял остатки винегрета вилкой. — Ну, как… болеет.
— Чем?
— Чем?.. — Под настойчивым взглядом ярко-зелёных глаз Хрусталёвой он неловко заёрзал на стуле. — Да я точно не знаю…
— Вот как?
По тому, как Францев вильнул взглядом и начал активно скребыхать вилкой по пустой тарелке, подбирая кусочки, которых не было бы видно даже при рассмотрении через микроскоп, Ирина поняла, что Вадька врёт.
Невысокого росточка, щуплый, худенький, с непропорционально коротким телом и длинными ногами, Вадик слыл отличным рассказчиком, хорошим советчиком, но совершенно никудышным врунишкой, за что и расплачивался каждую сессию, огребая «неуд» там, где любой мало-мальски обстрелянный студент легко вывернулся бы на «уд». Ловчить и изворачиваться Вадька ужасно не любил, потому что твёрдо знал, что при любом повороте событий уже через пару минут, а то и быстрее, правда всё равно вылезет на свет белый, независимо от того, хочется ему этого или нет.
— Францев, а зачем ты мне врёшь? — Ирина в упор посмотрела на Вадика, и тот, сжавшись под её взглядом, наклонился к своей тарелке ещё ниже.
Даже через толстые стёкла очков было заметно, как растерянно забегали его глаза. Стараясь не встречаться взглядом с Ириной, Вадим снова провёл вилкой по пустой тарелке, но никаких кусочков, даже крохотных, там, к сожалению, не обнаружилось, и, покрутив прибор в руке, Францев со вздохом вернул его на место.
— Почему ты решила, что я говорю тебе неправду?
— Потому что у тебя это на лбу написано, — безапелляционно отрезала она. — Ты меня, конечно, извини, Вадьк, но, глядя на тебя, можно подумать, что болезнь Тополя — тайна государственного значения, за разглашение которой положен расстрел.
— Да нет, какая там тайна — так… — Вадим махнул рукой, всем своим видом показывая, что ничего особенно интересного или необычного в болезни Семёна для Ирки нет и что разговаривать на эту тему — только терять время даром.