Не найдя подходящей тары, Ирина отложила цветы в сторону и принялась разбирать сумку. Вытаскивая объёмистые кульки, она разворачивала газеты, сминала их в комок и выставляла на тумбочку банки.

— Ты гречку с тушёнкой ешь? — Порывшись в сумке, она извлекла столовую ложку и вилку, завёрнутые в бумагу.

— Забирай своё барахло и вали отсюда на все четыре стороны! — косясь на соседей, бросил сквозь зубы Семён.

— Я тоже гречку не очень уважаю, — как ни в чём не бывало отозвалась Ирина. — Но ты всё же поешь, говорят, она полезная, в ней железа много.

— Хрусталёва, не испытывай моего терпения, — скрипнул зубами Семён. — Скоро сюда придёт мать, так что отваливай подобру-поздорову, пока она тебя здесь не увидела и не свернула шею.

— А ещё я тебе апельсинчиков купила, — полностью игнорируя злобное шипение Семёна, снова полезла в сумку Ира.

— Ты что, издеваешься? — Глядя, как Хрусталёва извлекает из пакета сетку с апельсинами, Семён сжал губы в тонкую полосу и сверкнул глазами. — Я что, неясно сказал: через несколько минут тут будет мать, так что вали отсюда, пока не поздно… — Неожиданно он замолчал на полуслове, и на его лицо набежала тень. — Как ты узнала, где я есть?

— Подумаешь, великая тайна! — пожала плечами Ирина. — Весь институт знает, что ты, вместо того чтобы сдавать сессию, валяешься в больнице.

— Ах, весь институт? — с угрозой начал Тополь, но тут же осёкся, и его лицо побледнело. — Так я и знал… — недовольно прошептал он и, откинувшись на подушку, прикрыл глаза. — Разбирайся сама. Но если с матерью по твоей вине опять что-то случится, пеняй на себя!

— Сёмушка, здравствуй, милый, как ты? — Надежда подошла к кровати сына, наклонившись, поцеловала его в щёку и только потом обернулась на девушку, стоящую рядом. — О, да у тебя гости! Здравствуй деточка, сто лет тебя не видела. Как поживаешь? — Поставив тяжёлые сумки на стол, она сдвинула банки, принесённые Ириной, в сторонку и принялась выставлять свои собственные.

— Спасибо, всё в порядке, — мило улыбнулась Ирина. — А вы как? Как здоровье?

— Твоими молитвами, — не моргнув глазом, тут же отозвалась Надежда. — Сёмочка, ты просил книжку. Вот, — достав со дна хозяйственной сумки очередной марининский детектив, Надежда свернула клетчатую материю в несколько раз и, скатав её руликом, убрала в боковое отделение дамской сумочки. — Ну, рассказывай, как ты тут без меня? — Собираясь сесть на край постели, Надежда откинула угол одеяла, но увидела стоящую на столе невымытую чашку из-под сока. — Слушай, а минералки-то я тебе не купила. Вот голова садовая! Ладно, сейчас схожу.

— Не нужно мне никакой минералки, у меня ещё сока полно, — не желая оставаться один на один с Хрусталёвой, отрицательно замотал головой Семён.

— Одно другому не мешает. Ты можешь поставить воду в тумбочку, пусть на всякий случай стоит, она же есть не просит, — заботливо возразила Надежда.

— Мам, не суетись. — В тоне Семёна появилось раздражение. — И вообще, перестань со всей этой едой… Сядь лучше. — Он отодвинул от края постели одеяло.

— А Ира? — Надежда обвела палату взглядом в поисках стула.

— А Ира уже уходит, — холодно заметил Тополь. — Она уже выполнила поручение группы, разузнала, что и как, так что ей тут больше делать нечего.

— Так ты от группы? — В голосе Надежды послышалось явное облегчение.

— Да, меня ребята попросили съездить, — кивнула Ира.

В милой улыбке Ирины не было ничего угрожающего, но в глубине ярко-зелёных глаз, где-то на самом донышке, мелькнуло нечто такое, от чего Семёну стало не по себе. Зная Ирку как облупленную, Семён был уверен, что тащиться через полгорода в больницу только ради того, чтобы лишний раз взглянуть на его физиономию, она бы не стала. Вот если бы Ирка знала, что при встрече она сможет выцарапать ему глаза — это одно дело. Ради такой святой цели она была бы способна не есть, не пить и не спать сутками, а в случае необходимости, наплевав на слякоть и лужи, ползти от собственного дома до больничного корпуса по-пластунски. Но чтобы строить из себя сестру милосердия, таская для него на собственном горбу баночки с диетической кашкой, — это вряд ли…

— Действительно, Надежда Фёдоровна, не стоит обо мне беспокоиться, я уже ухожу, — с готовностью произнесла Ирина, и от того, насколько быстро и легко Хрусталёва согласилась подтвердить его версию, Семёну стало ещё хуже.

Особой покладистостью Ирка никогда не страдала, и мгновенно уцепиться за нелепую идею о том, будто она, как бессловесная овца, повинуясь исключительно желанию однокурсников, притащилась навещать Семёна, которого с удовольствием удавила бы собственными руками, эта штучка могла только в том случае, если ей это по какой-то причине было выгодно.

— Ну что ж, рада тебя видеть, Ира. — Несмотря на соблюдаемые приличия, по лицу Надежды было заметно, что скорый уход девушки скорее радует её, чем огорчает. — Ты передай ребятам огромное спасибо, что они не забывают Семёна.

— Конечно передам. — Ирина ангельски улыбнулась. — Хорошо, что ты пошёл на поправку, а то мы все за тебя так испугались! — Она сняла с батареи пустую сумку и, повернувшись к Надежде, как бы между делом, бросила: — Когда ребята узнали, что Сёму избили какие-то картёжники, никто не поверил — ведь он и в карты-то не умел играть… — Ирина сделала паузу и, переведя взгляд на Тополя и совершенно отчётливо увидев промелькнувший в его глазах страх, победно завершила: —…пока его отец не научил.

— Пока что?.. — не поверила своим ушам Надежда и, будто желая убедиться, что ослышалась, перевела взгляд с Ирины на Семёна.

Если бы можно было в эту секунду вцепиться в горло Ирки и давить её до тех пор, пока она, хрипя, не сдохнет окончательно, Семён сделал бы это непременно. Представив, как его пальцы сходятся на тоненькой куриной шейке этой заразы, Семён бессильно заскрипел зубами, и его руки сами собой сжались в кулаки.

— Что ты несёшь, дура?! — перекосившись от злости, процедил он.

— А что я такого сказала? Об этом все знают… — Имитируя растерянность, Ирина часто заморгала, и уголки её губ по-детски обиженно поползли вниз. — Извини, я не знала, что это запрещённая тема.

— Как же, так я и поверил! Да ты за этим сюда и припёрлась! — Уже не сдерживаясь, он с силой ударил по постели кулаками. — Господи, да чтоб ты сдохла где-нибудь под забором!

От злобного крика Семёна в палате мгновенно стало тихо.

— Извините, ничего страшного, это он так… погорячился… — Ощущая неловкость, Надежда обвела взглядом комнату, в которой, помимо Семёна находилось ещё семь больных.

Родственники, пришедшие навестить своих мужчин, непонимающе переглянулись, но, как люди культурные, тут же отвернулись и сделали вид, что ничего особенного не произошло.

— Значит, всё-таки папа… — не обращаясь ни к кому конкретно, негромко проговорила Надежда, и её тёмно-серые глаза недобро сверкнули.