С затянутого тучами неба сочился грязноватый свет. В саду царил послебанкетный беспорядок. Умберта в белом спортивном костюме и теннисных тапочках прокладывала путь среди уборщиков, столовых приборов, тарелок и салфеток, заполонивших пространство. Семьсот муравьев, триста пауков, двадцать пять тараканов, двенадцать жуков и семь божьих коровок накололи на свои шпильки дамы, семь тысяч восемьсот ночных бабочек сгорели от жара электрических приборов.

Баобаб с потухшими лампочками на ветвях грустил. Умберта подбежала к нему и залезла на узловатую столешницу, с которой уже сняли праздничную скатерть. Тут же уборщик апатично водил по скамейке тряпкой. Чуть поодаль на стройплощадке голубки Руджери вновь принимались за дело. В такую жару многие из них работали в одних плавках. В мутном воздухе парни походили на рыб в аквариуме.

Со стола Умберта дотянулась до одной из нижних ветвей баобаба и, усевшись на нее верхом, почувствовала себя как никогда защищенной мощью дерева. Забравшись еще выше, она окинула взглядом окрестности. Небо отсюда казалось ближе, а воздух был свежей. Умберта прислонилась к стволу и подумала, что будь она птицей, то непременно свила бы в этих ветвях гнездо.

Внизу разгружали два грузовика с секциями колонн Траяна. Рядом Замир и Руджери склонились над чертежом. Умберта заметила, как Руджери поглаживает юношу, и вновь ее охватило отвращение. Как бы ей хотелось, чтобы Замир возмутился, но он только посмеивался. В порыве ярости, злости, ревности или чего-то большего Умберта слезла с дерева и принялась срывать с него лампочки.

Баобабу совсем не понравилось, что его нарядили рождественской елкой. Тем самым была поругана честь его многовекового рода. Он был подавлен, все вокруг его раздражало. Все впечатления за то время, что он провел здесь, смешались в одну кучу. Баобаб просто ненавидел светскую болтовню, толстых баб, разряженных в платья броских цветов, липкий воздух, велосипед этого противного Альфонсо, пресную землю, отдававшую усталыми дождевыми червями, не говоря уже о совершенно бездарных закатах. Об охваченных огнем тучах на горизонте, заливавшем весь мир пламенем алого шара на небе, можно было только мечтать.

В Сенегале он засыпал спокойно и радостно, а здесь мучился от бессонницы. Тьма подкрадывалась исподтишка, природа не оповещала о ее приближении. Ночь была полна звуков: рокота машин, дребезжания вилок и ножей, гула холодильников. Жизнь на вилле била ключом допоздна, свет в окнах не гас никогда. Баобаб стал нервным и начал задумываться о том, не воспользоваться ли запасом спор ядовитого гриба, не поглотить ли их своими корнями, положив конец мучениям. Похоже, приближалась депрессия, он с легкостью переходил от эйфории к полной прострации.

Замиру тоже было не по себе. Он только что покинул стройплощадку, руки его гудели, как будто продолжали работу. Самое сложное, подготовка поверхности к нанесению основного цвета, было сделано; десятки квадратных метров покрыты белым лаком. В ванной Замир разделся, чтобы принять душ. Намыливая длинные волосы, юноша вспомнил, как Умберта в синем спортивном костюме приветливо махнула ему рукой на бегу.

Замир провел рукой по пенису. Импотенция наступила сразу же, как он начал принимать гормональные препараты, и уже никогда не позволит ему заняться любовью с женщиной. Потакая желаниям архитектора, Замир позволил изменить свою личность. Теперь он ощущал себя паралитиком, которого возят на инвалидной коляске. Колтун в волосах никак не распутывался. Поддавшись перепаду настроения, юноша швырнул в зеркало щетку и совсем по-женски, с визгом стал сбрасывать на пол флакончики с кремами и косметикой, а секундой позже в изнеможении кинулся на кровать. Со спины его вполне можно было принять за девушку.

В комнату ввалился пьяный Руджери, побрел к кровати и немедленно полез к Замиру с объятиями. Замир уворачивался, притворяясь, что смертельно хочет спать.

— Поцелуй меня. Я сказал, поцелуй!

Архитектор не сводил с юноши залитых вином глаз. Опухшее лицо и набрякшие веки делали его сейчас похожим на отпетого наркомана.

Замир терпеливо ждал конца безобразной сцены, из раза в раз повторявшейся с той же грубостью, с теми же оскорблениями.

— Я видел, как ты дурака валял с этой Умбертой. Что ты хочешь доказать, пидор чертов?

Руджери разделся, попытался подступиться еще раз, но повалился на кровать и, зарывшись лицом в подушку, тут же захрапел.

Замир протянул руку к тумбочке, нащупал флакон с гормонами. Нужно прекращать травить себя. Полгода тому назад Руджери заставил его принимать эти таблетки. Он надеялся таким способом навсегда привязать его к себе, помешать ему стать нормальным. Руджери с ума бы сошел, если бы ему изменили с женщиной. Замир прекрасно об этом знал, но кто сказал, что он должен навсегда отказаться от любви к женщине, от мысли создать семью? Боль в набухшей груди окончательно убедила его в принятом решении. Он сбросит с себя эти жуткие путы, отменит приговор своему будущему. Погасив свет, он дождался, пока дыхание архитектора стало размеренным, и тогда закрыл глаза.

Внезапно грянул гром. Удушливая дневная жара рассеялась под напором сильнейшего ливня. Голубки Руджери сломя головы бросились вон со стройки, перебежками пробираясь к вилле. Замир нашел убежище под баобабом, где притаилась Умберта. Ощутив его дыхание, Умберта мгновенно захмелела, словно от шампанского. Замир дерзко уставился на нее черными глазищами.

— Разве не опасно стоять под деревом в грозу? — спросил он на своем итальянском, смягченном арабским акцентом.

Умберта не сумела скрыть волнения и еле слышно ответила:

— На крыше виллы есть громоотвод.

Они долго стояли молча, пережидая грозу. Смущенные и напуганные силой ливня, они напоминали терпящих кораблекрушение, которым чудом удалось ухватиться за мачту среди ревущих волн. Куда-то бесследно пропала злость, которую Умберта питала к Замиру последние дни, а юношу захватил непривычный для него запах женщины.

Вылезло жирное солнце и, дыша духотой, заставило замереть воздух, запахший свежевыстиранным бельем. Не сговариваясь, поддавшись странному ощущению, Замир и Умберта неспешно побрели к лесу, который окружал виллу Каробби. Тысячи капель сверкали на листьях под косыми лучами солнца. Вскоре они оказались в чаще, среди каменных дубов, ясеней, земляничных деревьев и диких смоковниц. По лесным тропинкам давно никто не ходил, к лицу прилипали мокрые паутинки.

На внезапно открывшейся лужайке Замир улегся на траву. Глядя на его гордое лицо, мокрые волосы, раздувающиеся ноздри, Умберта ощутила укол в сердце. Он напоминал святого или бродягу-бунтаря. Нет, он не может никому принадлежать, как одинокий странник, как щепотка песка, развеянная по ветру.

Под деревьями росли кусты с большими листьями в форме воронки, тянувшимися к свету, мясистыми и ворсистыми. Замир сорвал лист и сказал Умберте:

— У меня на родине в такие воронки кладут золотистые конфетки для невесты.