– Орловский, можете позвать Штайнера? Опять он ведет свою собственную экспедицию… – Доктор Риччи слез с лошади и начал расставлять сейсмографические треноги и счетчики излучения, чтобы сделать очередной пятимильный замер. Анна Саммерс тем временем отстегивала радиоприемник, настроенный на детектор гамма-излучения на крыше небоскреба Пан-Ам-билдинг на Манхэттене. Уэйн в компании одного юного матроса совершил героический подъем по бесконечной лестнице к вертолетной площадке: там они установили передатчик, а в награду за свои усилия насладились захватывающим дух видом американской пустыни, протянувшейся до самых Аппалачей.

Риччи, стряхивающий песок с элегантной кожаной куртки, как всегда казался уставшим и раздражительным – местная природа не особо его очаровала. Анна же, как с радостью заметил Уэйн, напротив, выглядела невозмутимой и с деловым видом занималась настройкой радиоприемника. Через три дня после прибытия в Нью-Йорк она вдруг вытащила шпильку из пучка волос, и по ее спине заструились длинные светлые волосы. В глазах Уэйна с такой белой копной волос Анна Саммерс походила на вдову, неустанно бродящую по пустыне в поисках молодого супруга.

Опустив головы, лошади тяжело брели по песку, то и дело вздрагивая при виде кактусов, которыми была усыпана земля к востоку от шоссе. Животных нельзя было упускать из виду ни на минуту, и экспедиции явно не хватало рабочих рук. Орловский взял с собой неохотно согласившихся моряков, однако не прошло и часа в пути из Нью-Йорка, как те сбежали, скрывшись где-то среди машин и грузовиков в сухом русле Гудзона. Конечно, эти двое предпочли бы остаться на Манхэттене с остальными членами экипажа «Аполлона», занимаясь ремонтом корабля днем и разгуливая по пустым барам ночью. В городе можно было рыскать по брошенным квартирам в поисках необычных одежд и граммофонов, за которые потом в Европе дадут кучу денег.

Уэйн предполагал, что его-то уж точно оставят на судне, учитывая настойчивое желание Штайнера отправиться в путь вместе с группой – главным вместо себя он назначил Макнэра. Однако после дезертирства двоих моряков недовольный Риччи прискакал обратно к «Аполлону» за Уэйном, которому поручили следить за повозкой с запасами. К счастью, мулы слушались Уэйна; правда, сколько ни хлестал он их по бокам запылившимися поводьями, они все равно отставали от основной группы. Поверхность шестиполосного шоссе усеяли гниющие чемоданы и баулы, но по направлению на юг дорога была более-менее свободной, в отличие от встречных полос с ржавеющими остовами машин, автобусов и странных на вид транспортных средств с газовыми баллонами на крыше – люди бросали их посреди дороги, как только кончалось топливо, и остаток пути до точек эвакуации проделывали пешком.

Чтобы успокоить себя, Уэйн прислушивался к плеску и шороху в металлических цистернах, что лежали в повозке. Никто его не бросит, всем нужны запасы, а Уэйн везет тысячу галлонов воды в стальных бочонках и еще дистилляционный аппарат, с помощью которого воду можно будет добыть из любого соляного озера или ручья по дороге. В крайнем случае экспедиция двинется к морю и будет ждать прибытия «Аполлона» на пляже, используя сплавной лесоматериал и сухие водоросли в качестве топлива для дистиллятора. Без Уэйна им не обойтись. А вот если он вдруг решит скрыться, группа точно попадет в затруднительное положение.

– Профессор Саммерс! Не присоединитесь? Доктор Риччи!

С виновато-хмурым видом Уэйн привстал. Неужто Штайнер прочитал его мысли? Капитан остановился в тени путевого указателя, до высоты которого не дорос даже гигантский кактус по соседству. Двое ученых как раз сложили оборудование и вернулись в седло. На голове Штайнера по-прежнему была морская фуражка, но лицо под узким козырьком приобрело бесстрастный и одновременно напряженный вид, как у одинокого шерифа или стрелка с Дикого Запада. «Правда, Уайетт Эрп[1] не носил очки…» – пришла дурацкая мысль в голову Уэйна.

– Сюда, Уэйн. Не надо делать вид, что тебя бросили. Орловский!

– Капитан, я вам не галерный раб. – Вспотевший Орловский пришпорил свою лошадь и преодолел последние метры легким галопом. Если Штайнер походил на Дон Кихота, то глава экспедиции в промокшем от пота сером повседневном костюме, с его коротенькими ножками и пухлой грудью, отлично годился на роль Санчо Пансы.

– Трентон… Уилмингтон… Атлантик-сити… – Орловский читал надписи на указателе, вытирая лицо шелковым платком – десятки таких он спокойно вынес из магазина на Пятой авеню. – Жаль, этих знаков еще не было при отцах-основателях – как знать, может, они бы резко развернулись и пошли обратно… Позвольте напомнить, капитан, что экспедицией руковожу я, а вы лишь помогаете нам с навигацией.

– И отвечаете за лошадей, – добавил Риччи, ерзая в седле. – Что за увечную вы мне подобрали? Она уже хромает.

Штайнер повернулся к ним лицом, не сходя со своей крепкой черной кобылы, и глубокомысленно кивнул физику.

– Скорее, доктор, у вас увечный зад. Стоит попробовать ехать боком, как в дамском седле.

Орловский прервал их спор, и Штайнер, развернувшись в облаке пыли, помчал вперед. У Уэйна вдруг появилось дурное предчувствие: однажды капитан вот так ускачет и оставит всех умирать. Наверняка именно это он и замышляет, хотя сам еще не до конца осознал, что остальные лишь везут его багаж… Уэйн хлестнул мулов, пытаясь догнать Анну Саммерс, но она сильно оторвалась, не желая слушать мужские пререкания.

Все десять дней в Нью-Йорке были полны споров и банальных недовольств. Когда спало первое возбуждение от прибытия в Америку, его место заняло отчетливое чувство тревоги и, что еще хуже, дезориентации. Гигантские песчаные дюны, доходившие до парка Бауэри, горячие ветра и огромные кактусы, ослепительное сияние пустыни, тянущейся до самого горизонта – все это делало их долгое плавание совершенно бессмысленным. Пока Орловский и Штайнер ругались из-за того, что в будущем предстоит «Аполлону», экспедиция была на грани распада. Каждый мысленно возвращался к собственным мечтам – и не только матросы, потрошившие мертвый город. Даже Анна Саммерс прихватила небольшой трофей: черное вечернее платье в пол из универмага «Мейсис» на Пятой авеню. Нарядившись, она вышагивала по лаборатории среди реторт и счетчиков Гейгера, любовалась собой в зеркале и иногда звала заскучавшего Уэйна, чтобы услышать от него комплимент.

На закате Риччи непременно снимал белый халат и переодевался в вульгарный костюм – их у него была целая коллекция. В последний вечер в Нью-Йорке Уэйн наткнулся на физика на Сорок второй улице: Риччи сидел в салоне древнего лимузина, погруженного в дюну. На нем был экстравагантного кроя костюм в тонкую полоску с лацканами, похожими на крылья, а между колен доктор зажал ржавый автомат Томпсона. На сиденье лежали пачки старых зеленых банкнот, которые Риччи забрал из хранилища банка неподалеку. Уэйн обратился к нему, а Риччи продолжал молча вглядываться в манхэттенские сумерки, мечтательно задумавшись о гангстерских временах.