— раздается голос Андрея. Надеваю маску легкого цинизма и прохожу внутрь.

— Василиса? — мужчина немного удивлён. Естественно, я сама к нему пришла, чего раньше не делала. А, наоборот, сводила наши встречи до минимума, насколько это можно в моем положении. — Чем обязан?

— Мне нужна твоя… — исключаю слово «помощь». — Услуга.

— Услуга… — на его губах появляется легкая улыбка. Взмахивает рукой, призывая меня продолжать.

— Отвези меня в город в пару мест. Что-то типа сопровождения без вопросов и объяснений.

Андрей задумывается, заглядывая мне в глаза. В его взгляде интерес, азарт и недоверие.

— Откуда такое снисхождение? — цинично выгибает брови.

— Ну, нет так нет, — цокаю и разворачиваюсь, чтобы уйти.

— Стой! Сядь. Подожди минут пять, — указывает мне на кресло.

Триумфально улыбаюсь, разворачиваюсь, сажусь в кресло, достаю телефон, ухожу в соцсети.

Делаю вид, что мне безразличны его дела, но ощущаю каждое движение мужчины. Дело в том, что я ему не доверяю, а значит, не могу расслабиться в присутствии Андрея.

Он проходится по кабинету, шелестит бумагами, стучит по клавиатуре ноутбука. Я даже чувствую его взгляд и слышу глубокие вдохи. Глотает воздух так, словно ему не хватает кислорода, как и мне в его присутствии. Тоже неосознанно глубоко вдыхаю, пробуя запах воздуха в кабинете. Пахнет недопитым и давно остывшим кофе, немного табаком, не сильно – Андрей всегда курит в открытое окно, парфюмом – что-то древесное, немного пряное. Я помню этот запах на своем теле, когда долго отмывалась в душе. Запах будит во мне волну негативных эмоций. Маленькая девочка внутри меня сегодня нестабильна в своих эмоциях и начинает истерить. Накатывает волна обиды и душевной боли. Хочется порыдать и покричать на этого подонка. Но я стискиваю зубы. Он говорил, что я бездна, и я столкну его в эту бездну. Только лететь он будет один, пока не разобьётся.

Кусаю губы, поднимая глаза, когда наступает тишина. Андрей смотрит на меня. Внимательно, не моргая. В серых глазах плавится сталь. Так смотрят, когда… Нет, мои персональные монстры смотрели на меня по-другому, но…

— Поехали, — немного хрипло произносит Андрей. Поднимается с места, снимает галстук, расстёгивает пару верхних пуговиц на рубашке, надевает пиджак и открывает дверь, пропуская меня вперед. Выхожу. Андрей идет следом. И некомфортно, оттого что этот мужчина дышит мне в спину.

Опасную игру я затеяла.

Андрей – сама галантностью, открывает мне дверь своего внедорожника. Сажусь, пряный аромат мужского парфюма усиливается в замкнутом пространстве салона автомобиля. Он душит меня.

Андрей садится за руль и медленно выезжает за ворота. И вот мы вдвоем в замкнутом пространстве. Нет, я не боюсь этого мужчину. Есть чудовища в сотни раз страшнее, но меня все равно душит наша близость. Открываю окно, впуская в салон летний теплый воздух. Подставляю лицо ветру, волосы развиваются. Дышу.

— Закрой окно, — спокойно просит Андрей. — Если тебе душно, я включу кондиционер.

— Кондиционер не поможет. Меня душит твоя близость.

— Ты сама выбрала эту «близость». Я всего лишь исполняю твою просьбу.

— Да, поэтому окно останется открытым. Мне нужна иллюзия свободы.

— Это не иллюзия. Ты и так свободна.

— Пока ты рядом – нет…

— Ты не находишь это ненормальным?

— Нахожу, — выдыхаю я. — Если тебя это напрягает, то можешь остановиться, и я выйду.

— Ладно, поиграем в твои игры, — немного азартно выдает он, ухмыляясь. — Куда едем?

— Пограничный переулок, дом четыре, — диктую адрес.

— Окей. Можно вопрос?

— Нет.

— Зачем тебе нужно мое сопровождение? — игнорирует мой запрет. — Я неприятен тебе, но…

— Правила нашей игры таковы: ты не задаешь вопросы – я не отвечаю.

— Я могу озвучить свои правила.

— Нет, Андрей Сергеевич, эта игра в одни ворота.

— А не много ты на себя берешь, детка? — цинично ухмыляется.

— Мне кажется, что ты уже взял с меня очень много. Теперь моя очередь.

— Предлагаешь отработать кармический долг?

— Назовём это так. Включи музыку – не хочу больше разговаривать, — снова подставляю лицо ветру.

Глава 8

Андрей

В тот день…

В тот день, когда я допустил ошибку, еще не осознавал, что это приведет к столь фатальным последствиям. У Дины был день рождения. И день смерти Карины…

Тяжело, невыносимо тяжело понимать, что день рождения дочери стал для нее днем утраты матери. Можно винить в этом разные обстоятельства: судьбу, рок, клинику, медсестер, врачей, даже саму Карину, которая подрывала свое здоровье. Но…

Но со временем я все больше осознаю, что виноват именно я. Вся ответственность лежит на мне. Как я справляюсь с этой непосильной ношей? Плохо. В большинстве случаев стараюсь отвлечься, погружаясь в работу. Механически выполняю задачи, забиваю голову мыслями о делах и новых заботах. Но именно в этот день меня накрывает. Что-то ломается внутри, словно по расписанию, как по щелчку пальцев.

Никто никогда не говорил Дине, что день ее рождения, который она ждет весь год, совпадает с днем ухода ее матери. И никто никогда не скажет. Я сделаю все возможное, чтобы защитить дочь от этой правды.

Фактически, это просто день рождения. Но каждый год я прилагаю все усилия, чтобы сделать его для дочери самым счастливым и значимым днем. И я продолжу делать это.

Весь день провожу с Диной, среди ее друзей, шаров, подарков и аниматоров. Улыбаюсь, смеюсь, но внутри меня все горит, разъедая внутренности. Ради своего ребенка я улыбаюсь, прижимаю ее к себе, вдыхаю детский запах и понимаю, что никогда не расскажу ей, что в этот день ушла ее мать. В свидетельстве о смерти стоит другая дата. И когда Дина подрастет, она, возможно, никогда не узнает правду.

Честно ли это по отношению к дочери?

Должна ли она знать правду?

Возможно, я эгоистичен, но я стараюсь защитить ее от боли, как умею.

Нечестно по отношению к дочери?

Снова пытаюсь замазать свои грехи?

Пусть так…

Весь этот день я провел с дочерью. Уехал, только когда Дина уснула, обнимая щенка, которого я ей подарил. Бухать начал уже по дороге в усадьбу, глотал алкоголь из горла за рулем машины. Когда въезжал в усадьбу, бутылка коньяка опустела. Я был пьян. Парадокс в том, что мой организм понимает, что он пьян только затуманенными мозгами, планку срывает, границы дозволенного стираются, но