– Ну и что? – дернул левой щекой Олег. Он не любил эти интеллектуальные кошки-мышки.

А она об этом тоже хорошо знала.

– Сюжет не позволяет пока вскрывать фабульного тайника. Главное сейчас, в первых главах, создать напряжение. Всколыхнуть интерес. Заинтриговать.

– Я заинтригован.

– Вот и замечательно. Кажется, пронесло. – Ярослава проводила взглядом вонзившийся в съезд на Рублевку кортеж правительственных машин с сиренами и мигалками.

Как же удивителен мир людей. Все знают друг про друга. Уж на что «ферма красоты», казалось бы, отделена и отгорожена от страстей внешнего мира и приглушенная замкнутость ее комфорта располагает к отъединению, ведь поступивший сюда сам, еще до порога «фермы», начал свою игру в прятки, избавляясь под руками пластических хирургов от чего-то, мешающего жить, а ведь это очень лично, сокровенно, здесь, на «ферме», через день или два все равно расшифрован, раскрыт, раскодирован.

Всезнайство не имеет границ, не зависит от количества вовлекаемых в его сферу людей. Главное, чтобы кто-то один что-то поведал кому-то другому...

Когда дело касается слухов, сплетен и пересудов, я вспоминаю, как однажды мой папа, услышав от мамы какую-то чушь про себя, которую ей, естественно доверительно и в самых благих целях, нашептали какие-то знакомые, усмехнулся и потом уже, глядя в тарелку с любимыми им пельменями с уксусом, процитировал Ахматову:

Но кто нас защитит от ужаса, который

Был доносительством когда-то наречен.

– А сплетня – это изначальная форма доноса. – Папа внимательно, из-под бровей посмотрел на меня своими умными карими глазами. – Абзац. Тема закрыта.

О том, что на «ферму» пожалует дочь экс-президента со свитой и что потребуется пять номеров, здесь знали все. Когда же среди обладателей выдраенных до блеска апартаментов дочки не оказалось, гламурный публикум «фермы» заметно разочаровался. За столик в ресторанчике садились совсем неинтересные тетки.

Да, все они были в хорошей одежде, да, от столика на пятерых незримо отплывал несмешиваемый, от того как бы слоистый аромат – букет французских духов. Да, все вновь прибывшие притащили с собой на «ферму» под перевязками и заклейками следы уже совершенных пластических операций, но в остальном, как это ни странно, они ничем себя не явили. Я подумала о том, как же – как же! – унифицирован мир гламура. А еще, а это уже вовсе парадоксально, что живущие в нем, стремящиеся в него обречены на одинаковость своей разницей.

Я сама обалдела от этой выскочившей из меня и в меня же попавшей формулки. И сразу поняла, что куча людей не захочет понять и принять ее. Чем? Да напрямую обжигающей правдой.

После завтрака к нам опять подтянулась бабулька в розовом Juicy Couture:

– Две из них, которые полненькие, после круговой. Они дочке какие-то двоюродные племянницы, а которая самая высокая, с отрезанным носом, мать друга друга ее мужа... Резались не здесь, кажется, за границей... И с носом у нее какая-то проблема.

– Очень интересно, – сказала Машка. – А еще две кто?

Розовый спорт-костюмчик так и расцвел:

– Как только что – расскажу.

– Не забудьте, – удержала серьез Маша.

– Что вы, что вы! А сейчас я бегу на дарсонвализацию, потом на лимфодренаж. Времени просто нет. Вы меня понимаете?

Мы с Машкой синхронно кивнули.

«Ферма красоты» оснастилась масштабно. Помимо перечисленных нашей «доносительницей» услуг здесь можно было получить курс «пассивной гимнастики» – электростимуляции, чтобы снять болевой синдром, убрать отечность и мобилизовать мышечную ткань; расслабиться и улучшить обменные процессы глубоким теплом – физиотерапией; восстановить, наконец, нормальное состояние поврежденных клеток микротоковой терапией.

В лечебных и профилактических кабинетах стояли, поблескивая дисплеями и прочими циферблатами, ультрасовременные аппараты, помогающие чуть ли не на треть сократить реабилитационный период.

Вновь приобретенная красота здесь, на «ферме», оберегалась и опекалась разумным нажатием и включением бесчисленных пультов, клавишей, кнопок, рычагов и разъемов.

На «ферме» можно было уютно припрятать себя в библиотеке, в домашнем кинотеатре, в Интернет-кабинете, сюда можно было, при особом желании, вызвать гадалку на картах, кофе или же экстрасенса и астролога.

Я включила двигатель своего «порша». Закурила. Пусть движок прогреется. Я собралась в КЛАЗКО за Танькой и Иркой. В приемнике ожил голос Пэрис Хилтон, поющей знакомое о «слепоте звезд».

Подруги сидели внизу, в холле. Неузнаваемые. Не закрытые платками участки на их лицах выдавали недавность сотворенного с ними. Отеки, синяки. Вообще черт знает что. Зрелище не из приятных.

– Зато потом, – я наиграла веселость, – все мужики – наши. Поехали, карета подана. Идите садитесь, а я на секунду к Отари загляну.

– Я с тобой не поеду, – сказала Танька. – Только что позвонил Артурчик, хочет меня сам подвезти.

– В таком виде?

Танька дернула плечиком:

– А что, зато эпатирует.

Я заглянула в кабинет к Отари, он устало сидел в кресле, держа в руке чашку кофе.

– Привет, доктор.

– Гамарджоба.

– Как прошло с девчонками?

– Все хорошо. У Тани нос трудный. Навозился. Ты ей скажи, чтобы береглась. Даже по телефону много не болтала. Я прочитал одну книжку американскую, по ринопластике, так вот они не только сильно сморкаться не разрешают после операции, но и долго говорить по мобильному. Странный перегиб, по-моему, но...

Я улыбнулась:

– Танька без телефона, что Мартын без балалайки.

– Это как? – заинтересовался Отари.

– Это из словарных запасов моей прабабушки. Хорошо выглядишь. Что-то в тебе не так... Ну-ка, ну-ка...

– Да мне Илюша из «Альтернативы» вчера делал Zoom, отбеливал зубы. Видишь? – Отари широко улыбнулся.

– Вылитый Дэниел Крейг.

– Новый Джеймс Бонд, что ли?

– Да-а... – подсластила я интонацию. – Приглядись.

– Не стоит... Грузин на англичанина, что негр на азербайджанца.

– Тебе видней, рада была тебя видеть. – Я чмокнула Отари в щеку. Он был одного роста со мной, в принципе ничего, но я люблю мужчин повыше.

Когда мы вернулись на «ферму», там был переполох. По телевизору в новостях сообщили, что на Арбате, возле своего дома, выходя из машины на парковке, был расстрелян киллером пивной бизнесмен Какаулин вместе с двенадцатилетней дочкой, которую он вез из школы. Зачем при этом был убит ребенок, было непонятно. Ужас!

А переполох поднялся, когда уборщица, принеся в четырнадцатый номер полотенца и постельное белье, которые здесь меняли ежедневно, сначала остолбенела, увидев в джакузи, заполненном чем-то кроваво-красным, мертвенно-белое лицо Зинаиды Какаулиной, жены только что отстрелянного бизнесмена. Завизжала, забившись в истерике, а затем выскочила в коридор с истошным криком: