— После развода ты останешься практически нищей и тебе не на что будет даже купить себе еду. А я не хочу, чтобы мой ребёнок скитался по помойкам.

— Ты не сможешь со мной развестись. Закон сейчас на моей стороне.

— Мне показалось, или ты сама этого хотела, когда съехала из нашего семейного гнёздышка в отельный номер?

Он скользит по моему телу вверх-вниз колючим, как тысяча кинжалов, взглядом и я понимаю, что он, конечно же прав. Но я никак не ожидала что Даня, такой любимый и родной, не попытается меня вернуть, а наоборот, вышвырнет меня из своей жизни, как старую мебель.

— Да, мне для развода непременно нужно твоё согласие. Но, думаю, общими усилиями мы придём к консенсусу.

Ледяная змея страха начинает опутывать меня с ног до головы и я перестаю дышать, отчаянно вслушиваюсь в размеренную речь мужа. Прекрасно понимаю, к каким методам может прибегнуть Даня, чтобы получить так горячо желаемый развод.

— В общем, я куплю тебе хорошую квартиру, обеспечу дальнейшую жизнь? и ты будешь получать ежемесячное жалование. В обмен на одну маленькую деталь.

— Какую?

— Ты родишь сына и отдашь его нам с Катей.

Качаю головой, пытаясь освободиться от этих слов? и поднимаю брови вверх:

— Ты с ума сошёл? Это — мой ребёнок!

— Он — такой же мой, как и твой. Учти — я пытаюсь договориться с тобой полюбовно. Не согласишься — я отсужу сына через суд, и ты прекрасно это понимаешь.

— Ни один суд не отберёт сына у матери!

— Хочешь проверить?

Даниил иронично хмыкает и выгибает левую бровь, и я понимаю, что он не остановится ни перед чем, лишь бы досадить мне за то, что я посмела противиться его желаниям.

— Катя, зачем тебе чужой ребёнок?

Обращаюсь к бывшей подруге, прижимая руки к животу:

— Ты ведь можешь родить Даниилу ваших общих детей. Зачем тебе мой?

— Да какой же он твой? Тебе его просто подсадили в лаборатории! Ты и сейчас — как суррогатная мать.

— Это не так. В нём — мои гены.

— Да пофиг. Я рожать не желаю — ходить жирной, с огромным животом, с отёкшими, как у слона ногами — это отвратительно.

Не мигая смотрю на бывшую подругу, не веря своим ушам. Господи, что же нас связывало все эти долгие годы? Ведь она совершенно другая, не такая, как я. Она — как эти жёны олигархов — пустая и двуличная. Пожалуй, они с Даней — идеальная парочка.

— А так — получу готового новорожденного ребёнка, и он даже не вспомнит, что его носила какая-то другая тётка.

— Нет!

Даниил встаёт с кресла и подходит ко мне, опутывая своими зелёными глазами, как ядовитая змея.

— В общем, дорогая, ты сама во всём виновата. Могла бы жить сейчас со мной и спокойно вынашивать ребёнка, закрыв глаза на мои интрижки. Но ты же решила взбрыкнуть, захотела войны. Вот теперь и расхлёбывай.

Колени трясутся и я вся покрываюсь липким потом, глядя на такого родного мужчину, который почти в одночасье превратился в деспота. Даниил сдвигает брови на переносице и я понимаю, как он сейчас похож на Дьявола — всесильного и беспощадного, играющего не по правилам и непременно побеждающим.

— Закрывай свою бронь в отеле и собирай вещи. Вечером я приеду и перевезу тебя в квартиру.

— Какую?

— У меня есть изумительная жилплощадь в центре. Двушка, конечно, но с шикарным балконом и изумительным видом.

— Я не знала, что у тебя есть квартира.

Супруг больно щёлкает меня по носу, расплываясь в довольной улыбке, одаривая меня равнодушным холодным взглядом.

— А тебе и не следовало о ней знать. Это — мой траходром, дорогая. Поживёшь пока там, а потом я предложу тебе несколько вариантов жилплощади для тебя. Мой сын должен расти в хороших условиях.

— Траходром…

Делаю рваный вдох, пытаясь заставить мозг работать быстрее. Но, как назло, ничего не выходит — отчаянная боль разливается в груди, поражая все жизненно важные органы.

— Так значит… ты с Катей не единожды?

— Ой, ну нет, конечно. С Катюхой я уже примерно полгода, а до этого было много разных женщин.

— Но ты же говорил…

— И ты поверила, наивная моя? Мужчина по природе своей — полигамен, запомни это.

Ощущаю морозящий душу холод, печально осознавая, что все эти годы я жила с отвратительным двуличным человеком, который тащил в дом всю грязь и мерзость.

Так может быть, Господь совершенно справедливо не давал нам ребёнка? Чему может научить сына этот деспот?

— В общем, я заеду за тобой в восемь вечера. Будешь гулять по центру и объедаться вкусностями. Родишь — отдашь сына нам, а сама переедешь в другую жилплощадь, которую выберешь.

Втягиваю носом воздух, пытаясь переварить полученную информацию, и хоть что-то сказать в ответ, но понимаю, что супруг меня слушать не желает. Он уже движется к выходу из номера, вместе с новой женой, оставив после себя лишь терпкий, до боли знакомый, запах дорогого парфюма.

Входная дверь хлопает, и я прикрываю глаза, боясь начать дышать.

Теперь я для Дани — просто инкубатор, недостойный внимания.

*****

Трясущимися руками сбрасываю в чемодан свою одежду и с ужасом понимаю, что идти мне совершенно некуда, и я полностью завишу от супруга, не имея даже собственных денег.

Чёрт возьми, Даниил, конечно, прав — у него есть бизнес, деньги и положение в обществе. И забрать у меня ребёнка он наверняка сможет, ведь у меня, кроме образования медсестры, которое я получила в колледже после школы, нет ничего. Ни денег, ни жилплощади ни работы. И вряд ли кто-то возьмёт меня сейчас на работу — беременную и без опыта.

Но я — мать, и буду бороться за своего малыша!

И я вовсе не инкубатор, и не суррогатная мать, коей считают меня Катя и Даниил. В этом ребёнке — моя яйцеклетка, мои гены и частичка моей души, и я разорву в клочья любого, кто посмеет забрать моего сына!

Меня окатило волной жара, когда я бросила взгляд на часы — пять вечера. Мне нужно поторопиться, а то я не успею сбежать до возвращения супруга. Вдруг, он и вправду следит за мной?

Закрываю «молнию», сбрасывая багаж на пол, и придирчиво оглядываю пустое помещение, которое неделю служило мне домом. Кажется, всё собрала.

На тумбочке сиротливо лежит смартфон и я машинально сую его в кармашек на сумочке. Он мне ещё пригодится.

Захлопываю дверь номера, волоча за собой чемодан на колёсиках и жму на красную кнопку, вызывая лифт.

— Уже уезжаете? Но у вас оплачено до двадцатого.

— Ничего страшного, оставьте деньги себе.

— Хорошо.