– Не беспокойся, – сказал Роберту Чарли.

– Я и не беспокоюсь, – ответил Роберт.

– Меня вовсе не сорвало, – сказал Чарли. – Я ни капли не выпил с твоего отъезда. Просто сегодня особый повод. – Он демонстративно поставил рюмку на стол. – Одна порция, и все. – Он повернулся к Неду. – Ну, что, запятнал я репутацию «Атлантика»?

– Нет, – мирно ответил Нед.

– И не запятнаю, – сказал Чарли. Он кивнул на стул. – Садись, взрослый ты наш.

– Ты мне? – переспросил Роберт.

– Я долгих двенадцать лет опекал несовершеннолетнего, – пояснил Чарли. – А теперь ты вырос.

– Дядюшка Чарли… – начал Роберт, желая представить Нэнси.

– Садись, садись, – сердечно пригласил Чарли. – Что бы мы ни сказали сейчас друг другу, давай делать это со всеми удобствами.

– Дядюшка Чарли, – повторил Роберт. – Позволь представить тебе мою жену.

– Твою что? – не понял Чарли. Откровенно говоря, он и вовсе не заметил Нэнси. Теперь, когда Роберт кивнул в ее сторону, Чарли продолжал сидеть, глядя на девушку с некоторым удивлением.

– Мою жену, – повторил Роберт.

Чарли встал. Теперь он не отводил от Нэнси пристального, лишенного всякого выражения взгляда.

– Очень приятно, – произнес он.

Нэнси слегка поклонилась.

– Очень приятно, – произнесла она.

– Я прослушал ваше имя, – сказал Чарли.

– Нэнси, – сказала Нэнси.

– Нэнси, – эхом отозвался Чарли.

– Сегодня утром мы поженились, – сказал Роберт.

– Вот как, – произнес Чарли.

Он несколько раз резко моргнул, сощурился, словно пытаясь сфокусировать взгляд. А затем, осознав, что это могут принять за пьяные гримасы, громко пояснил:

– Что-то в глаз попало.

И повернулся к Неду.

– Я трезв как стеклышко.

– Никто и не сомневался, – ответил Нед.

– Что же мы тут стоим? – воскликнул Чарли. – Официант!

Эрл Харрисон по натуре был строителем империй. Он постоянно прикладывал усилия, чтобы компенсировать досадно маленький рост – большими мускулами, успешной карьерой, настойчивым умением стянуть на себя все внимание в любой компании. Мозоли на его ладонях были толще крокодиловой кожи. Он зарабатывал на жизнь строительством дорог и, разменяв четвертый десяток, успел сколотить на этом неплохое состояние. Легионы грузовиков, бульдозеров, грейдеров, катков, асфальтоукладчиков и экскаваторов несли на себе его фамилию во все уголки страны.

От возможности обладать всеми этими машинами и наблюдать за их колоссальной работой Эрл получал гораздо большее удовлетворение, чем от приносимых ими денег. Большую часть прибыли он тут же снова вкладывал в дело, которое все разрасталось и разрасталось, и предела его росту не было видно.

Жил Эрл по-спартански, без всякой роскоши – если не считать виски, сигар и моделек поездов. Он проводил много времени на объектах и одевался чаще всего так же, как водители его могучих машин – в тяжелые ботинки и линялые штаны защитного цвета. Домик у него был маленький, и хорошенькая молодая жена Элла обходилась в нем без прислуги. И хобби у Эрла было ему под стать – он коллекционировал модели поездов, строя для них миниатюрные железные дороги и управляя маленьким миром, полным чудес механики. Тут ему тоже сопутствовал успех – маленькая фанерная империя росла так, словно ею правил Наполеон. В фантазии Эрла все, что касалось его игрушечной железной дороги, приобретало не меньшую важность, чем его дела в большом мире.

Лязгая металлом, брутальный черный паровой локомотив 4–8–2 «Горный» с ревом въехал на эстакаду и нырнул в разверстую пасть туннеля, увлекая за собой грохочущий состав товарных вагонов. Через пять секунд локомотив, известный на этой дороге под прозвищем Старый Злюка, вырвался наружу с ревом раненого дьявола.

Было субботнее утро, и на посту машиниста дежурил Эрл Гаррисон по прозвищу Дроссель. Стального цвета глаза под козырьком полосатой фуражки от напряжения были сощурены так, что превратились в щелочки. Поезд шел на восток по одноколейке и отставал от расписания – на горизонте вот-вот должен был появиться встречный пассажирский экспресс. Спасение – стрелка на боковую колею – было уже не так далеко, но прежде Старому Злюке надлежало преодолеть Вдовью Шпильку, самый коварный поворот на участке между Гаррисонбургом и Эрл-сити.

Пассажирский экспресс вдалеке мрачно загудел. Дроссель стиснул зубы. Ему оставался только один выход. Он прибавил скорость на полную; Старый Злюка пулей промчался мимо водонапорной башни и свернул на Шпильку.

Рельсы стонали и гнулись под яростно крутящимися колесами. Вдруг на самом пике Шпильки локомотив пошатнулся и задрожал. Машинист вскрикнул. Локомотив сошел с рельс и вместе с вагонами покатился вниз по насыпи.

И наступила тишина.

– Черт!

Эрл отключил питание, встал с табурета и подошел к Старому Злюке, беспомощно лежащему на боку.

– Погнул сцепную ось и бегунковую, – сочувственно произнес Гарри Зелленбах.

Они с Эрлом третий час сидели в подвале, неустанно гоняя воображаемых пассажиров и грузы между нагревательным котлом и водоумягчительным агрегатом.

Эрл поставил Старого Злюку на рельсы и осторожно покатал туда-сюда.

– Да, и коробка зольника помялась, – мрачно заключил он и вздохнул. – А ведь Старый Злюка – мой первый локомотив, я его купил, когда только начал строить дорогу. Помнишь, Гарри?

– А то как же!

– И он будет ездить по этой дороге, пока она мне не наскучит!

– То есть до второго пришествия, – заметил Гарри с удовлетворением.

У него были причины радоваться. Этот хилый долговязый человек, проводивший большую часть жизни в подвалах, был владельцем местного магазинчика для коллекционеров. И по его собственным скромным понятиям о богатстве, в лице Эрла Гаррисона он нашел золотую жилу. Эрл исправно скупал весь его ассортимент моделек в масштабе один к восьмидесяти семи.

– Да, до второго пришествия, – подтвердил Эрл.

Он вытащил из-за гипсового горного хребта банку пива и выпил за мир, который принадлежал ему и неуклонно рос.

В подвал заглянула его жена Элла и позвала с лестницы:

– Эрл, милый, обед на столе.

Она произнесла это вежливо и словно извиняясь, хотя приглашение было уже третьим по счету.

– Все-все, иду, – отозвался Эрл. – Две секунды.

– Иди, пожалуйста. – К жене присоединилась мать Эрла. – Элла приготовила такой чудный обед, сейчас все остынет и станет невкусным.