Джен и Боб жили в трех милях от Найленда в местечке, которое горожане называли “Плиты” – покинутой авиабазе, от которой остались лишь гигантские бетонные квадраты, разбросанные по пустыне. В ноябре, когда в других регионах страны холодает, на эту сюрреалистическую шахматную доску слетаются около пяти тысяч перелетных пташек – бомжей и скитальцев самого разного сорта. Плиты превращаются во временную столицу, караван-сарай кочевников – исполненного терпимости сообщества на колесах, объединяющего отошедших от дел, изгнанников, бедняков и вечных безработных. Здесь находят приют мужчины, женщины и дети всех возрастов – уклоняющиеся от налогов, поссорившиеся с близкими, выпавшие из среднего класса.

К моменту прибытия МакКэндлесса, на Плитах раскинулся огромный блошиный рынок, на котором Буррс торговала дешевыми, в основном, подержанными товарами, и МакКэндлесс решил заняться ее обширным собранием старых книг.

“Он очень мне помог, – признает Буррс. – Следил за столиком, когда я отходила, рассортировал книжки, многие смог продать. Он делал это с удовольствием. Алекс был без ума от классики – Диккенса, Герберта Уэллса, Марка Твена, Джека Лондона. Лондон был его самым любимым писателем. Он старался втолковать каждому бродяге, что ему совершенно необходимо прочитать “Зов дикой природы”.

МакКэндлесс был увлечен Лондоном с детства. Страстное обличение писателем буржуазного общества, прославление первобытного мира, возвеличивание чумазых героев – все находило отклик в душе МакКэдлесса. Зачарованный велеречивостью рассказов Лондона о жизни на Аляске и Юконе, он до дыр зачитывал “Зов дикой природы”, “Белого клыка”, “Северную одиссею”, “Шутку Порпортука” и “Зажечь огонь”. Они настолько потрясли его, что он порой забывал, что имеет дело с вымыслом, фантомами воображения, отражающими скорее романтические переживания писателя, нежели реальную жизнь в субарктическом климате. МакКэндлесс не учитывал того, что сам Лондон провел на севере лишь одну зиму, и покончил с собой в своей калифорнийской усадьбе в возрасте сорока лет, спившийся, тучный и жалкий, и его сидячий образ жизни мало соответствовал идеалам, которые он воспел.

Среди обитателей Плит была семнадцатилетняя девушка по имени Трейси, и она влюбилась в МакКэндлесса во время его недельного визита. “Она была очаровательной малышкой, – говорит Буррс. – Дочерью пары бродяг, чья тачка стояла в четырех машинах от нашей. И бедняжка Трейси безнадежно втюрилась в Алекса. Пока он был в Найленде, она не сводила с него своих глазищ ни на минуту и умоляла меня упросить его начать с ней встречаться. Алекс был с ней очень мил, но она для него была совсем девчонкой. Он просто не принимал ее всерьез. Думаю, ее сердце было разбито на целую неделю”.

Хотя МакКэндлесс и отверг Трейси, Буррс подчеркнула, что он не был затворником. “Он отлично проводил время с людьми, просто великолепно. На толкучке без перерыва болтал со всеми прохожими. Он здесь познакомился с шестью или семью дюжинами людей, и с каждым был на дружеской ноге. Иногда он нуждался в одиночестве, но не был отшельником. Он был в гуще людей. Иногда мне казалось, что он запасается общением впрок до тех времен, когда никого не окажется рядом”.

МакКэндлесс был особенно внимателен к Буррс, флиртуя и подшучивая над ней по любому поводу. “Ему нравилось дразнить и подначивать меня, – вспоминает она. – Когда я развешивала белье за фургоном, он с головы до ног увешивал меня прищепками. Озорничал, как мальчишка. У нас были щенки, так он постоянно накрывал их корзинами для белья и глядел, как они подпрыгивают и тявкают. Повторял это, пока я сама не зверела и не кричала, чтобы он прекратил. Но на самом деле он был добр к собакам. Они всюду бегали за ним, звали его, хотели с ним спать. Алекс отлично ладил с животными”.

Однажды, когда МакКэндлесс торговал книгами на толкучке, кто-то оставил Буррс на продажу электроорган. “Алекс играл на нем весь день, развлекая окружающих. У него был удивительный голос. Он собрал целую толпу. Раньше я и не подозревала о его музыкальности”.

МакКэндлесс часто говорил с обитателями Плит о грядущем путешествии на Аляску. Каждое утро он делал зарядку, чтобы подготовиться к превратностям пути, и подолгу обсуждал стратегии выживания в тайге с Бобом, имевшим немалый практический опыт.

“Что касается меня, – говорит Буррс, – Когда Алекс рассказал нам о своей ‘великой аляскинской одиссее’, я решила, что он спятил. Но он был по-настоящему увлечен. Говорил о ней все время и не мог остановиться”.

Несмотря на усилия Буррс, МакКэндлесс почти ничего не рассказал ей о своей семье: “Я спросила его, сообщил ли он близким о своих планах? Знает ли его мама про Аляску? А папа? Но он так и не ответил. Только отводил глаза, сердился и просил перестать разыгрывать из себя мамочку. И Боб говорил – оставь парня в покое! Он уже взрослый! Но я продолжала, пока он не сменял тему – это мне напоминало о том, что произошло между мной и собственным сыном. Он тоже где-то бродит, и я бы хотела, чтобы кто-то присмотрел за ним, как я пыталась за Алексом”.

Воскресным днем перед тем, как покинуть Найленд, МакКэндлесс смотрел по телевизору в фургоне Буррс футбольный матч, и она заметила, что он особенно болеет за “Вашингтонских Краснокожих”. “Потому я спросила его – не из Вашингтона ли он. И он ответил – да, это так. Вот и все, что мне удалось разузнать о его прошлом”.

В следующую среду МакКэндлесс объявил, что ему пора отправляться в дорогу. Сказал, что хочет добраться до почты в Солтон Сити, в пятидесяти милях к западу, куда он попросил переслать ему последнюю зарплату из МакДональдса. Он принял предложение Буррс подвезти его, но когда она попыталась дать ему немного денег за помощь на толкучке, “он очень обиделся. Я сказала ему – парень, чтобы выжить в этом мире, нужны деньги. Но он отказался. С трудом я уговорила его взять несколько швейцарских ножей – объяснила, что они пригодятся на Аляске или он сможет обменять их на что-нибудь полезное по дороге”.

После долгих препирательств Буррс также дала ему теплую одежду и белье, необходимые, по ее мнению, для холодного севера. “Он взял это лишь для того, чтобы я заткнулась, – смеется она. – Но на следующий день я обнаружила почти все в своей машине. Стоило нам отвернуться, как он вытащил все из рюкзака и запихал под сиденье. Алекс был отличным парнем, но иногда доводил меня до ручки”.

Хотя Буррс и беспокоилась о МакКэндлессе, она решила, что с ним все будет в порядке: “Он был неглуп. Сообразил, как добраться на каноэ до Мексики, как путешествовать на товарняках и находить ночлег в незнакомом городе. Дошел до всего своим умом, и я была уверена, что он не пропадет и на Аляске”.

Никто еще не заблудился, следуя своему внутреннему голосу. Пусть даже результатом станет ослабление тела, сожалеть об этом нечего, поскольку такая жизнь находится в согласии с высшими принципами. Если день и ночь таковы, что ты с радостью их встречаешь, если жизнь благоухает подобно цветам и душистым травам, если она стала гибче, ближе к звездам и бессмертию, – в этом твоя победа. Тебя поздравляет вся природа, и ты можешь благословлять судьбу. Величайшие достижения обычно менее всего ценятся. Мы легко начинаем сомневаться в их существовании. Мы скоро о них забываем. Между тем они-то и есть высочайшая реальность. … Истинная жатва каждого моего дня неуловима и неописуема, подобно краскам утренней и вечерней зари. Это – горсть звездной пыли, кусочек радуги, который мне удалось схватить.