Мистер Мабл все еще не придумал способа добыть сумму, к которой так вожделенно стремился. А ведь там, где он служил, сам воздух был пропитан деньгами, причем, пожалуй, даже в большей мере, чем в других учреждениях подобного рода. Отдел Кантри Нэшнл Банка, где мистер Хендерсон был начальником, а мистер Мабл — его заместителем, занимался исключительно операциями с иностранной валютой; тут ежедневно шла интенсивная купля-продажа: долларов — хлопкопрядильщикам, франков — производителям готовой одежды, песет — виноторговцам, долларов, франков, песет и особенно марок — всякого рода валютным спекулянтам. Азартная игра с иностранной валютой превращалась в национальный вид спорта, и Кантри Нэшнл Банк неплохо на этом зарабатывал. Где-где, а уж здесь-то мистер Мабл мог добыть деньги, о которых мечтал. Однако он слишком много знал о махинациях, связанных с обменом валюты, и потому боялся. Прежде у него бывали случаи, когда, вовремя купив или продав немного валюты, он зарабатывал фунт-другой, но не более. Перед его мысленным взором всегда стояли примеры дельцов, которые покупали марку по невиданно низкой цене и потом обменивали фантастические тысячи на еще более фантастические сотни тысяч, — но в конечном счете девяносто процентов вложенных средств пропадали бесследно. Умный спекулянт получает верную прибыль чаще всего не на покупке, а на продаже. Продать можно, как известно, в том случае, если ты предварительно что-то купишь; исключение из правил — форвардная операция. Колебания курса принесут ощутимый барыш, если ты продашь то, чем не владеешь. Но ни один банк не заключит с тобой форвардную сделку, если у тебя нет на это весомой причины. Слишком уж основательную причину, конечно, искать нет необходимости; однако она должна быть чуть более убедительной, чем безденежье, которым страдает какой-нибудь незаметный банковский служащий, у которого за душой жалкие шестьдесят фунтов. Форвардная операция обладает еще одним преимуществом: ты не обязан вносить на счет более десяти процентов номинальной суммы. И тогда даже пять процентов, на которые вырастет курс данной валюты, будут означать, что номинал вырос в пятьдесят раз, — разумеется, если ты был так удачлив и вовремя приобрел валюту; если же продал, потеря будет равна пятидесяти процентам. Предположим, ты решил покупать с десятипроцентным индексом прибыли и стоимость твоего вклада удвоилась. Тогда вложенный капитал возрастет не в два раза, а в двадцать… Мистер Мабл вспомнил про свои шестьдесят фунтов, и у него потекли слюнки.

Неделя шла за неделей, а шанс все не представлялся. Валютный рынок словно сошел с ума. Немецкая марка рухнула в пропасть — ее отношение к доллару выражалось в миллионных цифрах; два года назад то же самое творилось с австралийским шиллингом. Туда же катилась итальянская лира. Фунт стерлингов лишь в Нью-Йорке с трудом вскарабкался на довоенный уровень. Постоянно падал и франк. Перед войной он был — к доллару — едва выше двадцати пяти; сейчас индекс перевалил за сотню, и процесс этот продолжался неторопливо, но верно… Мистер Мабл присматривался к конъюнктуре и размышлял. Если франк и лира упадут столь же стремительно, как это было с маркой, и если умный делец купит их авансом на форвардный залоговый счет, то он может рассчитывать на прибыль, выражаемую тысячью процентов. Подобным образом, видимо, рассуждали и брокеры, с которыми Мабл в течение дня многократно беседовал по телефону. Того же мнения были поголовно все служащие в валютном отделе Кантри Нэшнл Банка. Кое-кто из них, пускаясь в осторожные спекуляции, ухитрялся урвать неплохие деньги; в этом им помогали друзья, работающие на бирже. Продавая авансом ничтожные суммы, они тут же спешили сломя голову дать отбой, а потом проклинали свою трусость, видя, что франк падает дальше. Наблюдая все это, мистер Мабл тоже впал в искушение. Дважды он почти готов был сделать решительный шаг — но каждый раз его удерживало то чутье, которое, действуя исподволь, было всегда на страже. Где-нибудь, что-нибудь всегда вызывало сомнения.

Но однажды утром шаг этот был сделан. Успех представлялся столь очевидным, что нужно было лишь протянуть руку.

В десять часов мистер Мабл сидел за своим столом в глубине комнаты, возле перегородки, за которой находился чертог его величества, мистера Хендерсона. Перед Маблом лежали вскрытые письма, переданные экспедицией, и он рассеянно просматривал их, проверяя, нет ли среди них таких, из-за которых придется побеспокоить мистера Хендерсона или, не дай Бог, кого-нибудь еще выше. Письма, однако, были неинтересные — какие-то извещения о выдаче кредитов и о выпуске векселей. Они требовали лишь рутинного учета. Ничего экстраординарного в них не содержалось, все можно было передать рядовым клеркам, лишь два следовало показать мистеру Хендерсону… Последнее письмо было, пожалуй, самым заурядным из всех. Оно представляло собой обычный двухнедельный отчет, поступивший из парижского филиала, и подтверждало сведения о сделках, заявленных уже в телеграммах и по телефону. Мистер Мабл пробежал письмо. Нет, ничего интересного. Парижские сотрудники, как ни дико это звучало, не допустили ни единой ошибки в декодировании телеграмм. Они выполнили все, что им было велено, и так, как было велено. Ни небрежности, ни бестолковщины… И все же Мабл дочитал письмо до конца: тот, кто его составлял, был ему лично знаком. Коллинз несколько лет назад, до того как его перевели в Париж, работал здесь, в подчинении у мистера Мабла. Это был очень разговорчивый человек — Мабл в свое время называл его болтуном, — и разговорчивость его отражалась даже в официальной переписке: в конце письма был абзац, который по всем официальным канонам должен был выглядеть здесь лишним. Для Коллинза, впрочем, абзац был довольно коротким. Он содержал следующее: в будущем французский франк станет, вероятно, стабильнее, так как правительство Франции намерено взять заботу о нем в свои руки, а это, возможно, принесет свои результаты и на лондонской бирже…

Мистер Мабл отодвинул письмо и устремил задумчивый взгляд на пыльное окно, за которым, по ту сторону вентиляционной шахты, виднелись такие же пыльные окна. Сегодня утром франк котировался на пункт выше, чем вчера, на момент закрытия биржи. Его тренированный мозг сразу это отметил (мистер Мабл, поразмыслив минуту-другую, мог назвать курс обмена в любом месте и в любой день за минувшие два года). Но как ни странно, мистер Мабл способен был и на большее — если для этого имелся соответствующий стимул. Если Французская Республика возьмет выплату иностранных долгов в свои руки, это будет означать не только простую устойчивость франка… Мистеру Маблу вдруг пришла в голову давно занимающая его идея относительно того, как можно было бы использовать ситуацию самым выгодным для себя образом… Он прикинул несколько вариантов. Если французы действительно готовятся это сделать, франк стремительно пойдет в гору. Он легко может достигнуть шестидесяти пунктов по отношению к доллару… а то и пятидесяти; не исключено, что даже и сорока. Более сорока — нереально, решил мистер Мабл, оценивая шансы с такой проницательностью, какая его самого удивила бы, если бы он думал об этом… Вероятнее всего, франк останется на шестидесяти пунктах.

— Какие новости в Париже, Нетли? — спросил он сослуживца, как раз проходившего мимо.

— Сто девятнадцать, сто семнадцать, — бросил Нетли через плечо, надеясь, что мистер Мабл заметит: он не употребил слово «сэр».