— В таком случае подскажите, где же отдыхают режиссеры?

— Это у каждого личное, — улыбнулся Плотников. — Я вам и про себя-то этого бы не сказал, а про Мэдисона просто не знаю. Может, в Непале где-нибудь…

— Или в Гонолулу. Только он не вылетал из Москвы.

— Тогда, может, в Урюпинске… Ну что вы так смотрите? Хорошо, я сознаюсь, у меня есть дом во Владимирской области, в деревне Скоморохово. Там я и отдыхаю.

— Я с вами со всеми с ума сойду, — вздохнул Турецкий и подумал: а что, если Плотников прав? Вдруг Мэдисон все-таки поперся разыскивать свои русские корни в какой-нибудь Урюпинск?

— Ага, понятно, — удовлетворенно кивнул режиссер. — Вы уже общались с нашим братом киношником. Что же, понимаю ваши затруднения. Но, увы, в самом деле не знаю, чем помочь. Я бы на вашем месте просто набрался терпения. Стивен появится, помяните мое слово.

— Когда? Плотников снова с улыбкой пожал плечами.

— Скажите, Мэдисон хороший режиссер?

— Интересный, — сказал Плотников после паузы, в течение которой обозревал портреты классиков отечественного киноискусства, в изобилии развешенные по стенам кабинета.

— Что вы вкладываете в это слово?

— Когда я начинал свою кинокарьеру, считалось, что стать режиссером настолько сложно, что лучше вообще за это не браться. У меня уже тогда было подозрение, что так специально говорят те, кто обладает властью в кинематографе, исключительно с целью эту власть удержать. Но развитие новых технологий — Интернета, телевидения — само разрешило этот спор. Режиссером может теперь быть обезьяна средних способностей.

Возникла неловкая пауза.

— Это… вы… о Мэдисоне? — наконец спросил Турецкий.

Черт возьми, надо же было как-то разобраться в иерархии этих гениев!

— Что вы, Мэдисон — всемирно признанная величина, — с едва уловимой иронией сказал Плотников.

— Вы много с ним общались за время его визита в Москву?

— Я видел его только однажды, здесь, в институте. Был вечер, на котором он выступал, а потом небольшое застолье… — Плотников разглядывал свои ногти. — Мы оба довольно занятые люди… Впрочем, он проводил потом кастинг для своей картины. Этого захватывающего мероприятия я, правда, не видел, но вот мои студенты наобщались с ним от души. Поговорите с ними.

— Непременно. Сколько человек он отобрал из ваших студентов? Назовите фамилии, пожалуйста.

Плотников в ответ только засмеялся.

— Что, ни одного?!

— Вот именно.

— А зачем же тогда кастинг?

— Когда найдете его, обязательно спросите. А когда он ответит, дайте знать, что именно. Мне и самому чрезвычайно интересно.

Турецкий пожал режиссеру руку и вышел в коридор. Хлопнул себя по лбу и вернулся.

— Что-нибудь еще? — удивился Плотников, глядя на неловко застывшего в дверях следователя: из солидного чиновника тот вдруг превратился в… В кого же?

— Жена меня убьет, — сознался Александр Борисович. — Автограф, если можно…

— С удовольствием, — серьезно сказал Плотников, задумался на мгновение, снял с полки ди-ви-ди с фильмом «Камнепад» и подписал.

От Плотникова Турецкий отправился прямиком на кафедру киноведения. Там было заперто. Рядом, правда, помещался деканат сценарно-киноведческого факультета. Дородная секретарша Зоя Федоровна сообщила, что по интересующему Турецкого вопросу нет нужды теребить заслуженных деятелей культуры. Есть студенты, которых вполне можно напрячь.

— А они это самое… — засомневался Турецкий, — в смысле, копенгаген?

— Еще как, — уверенно ответила секретарша. — Рекомендую — вот!

Она кивнула в сторону. Тут только Турецкий заметил двух студиозусов, сидевших прямо на полу у огромного шкафа с журналами и о чем-то тихо споривших.

— Демократично у вас, — пробормотал Александр Борисович.

— Да уж, — сказала она со странной смесью гордости и осуждения.

Худенький и совсем юный мальчик был киноведом, а толстяк лет двадцати пяти — из режиссерской мастерской Плотникова, его звали Вениамин. Он метнул на секретаршу тяжелый взгляд, но покорился. Впрочем, узнав суть вопроса, Вениамин просиял.

— Нет ничего проще, — сказал он. — Конечно, Мэдисон — русский по происхождению. Но в России прежде никогда не был. А вот предки его отсюда. Он же Медовников!

— Это я уже знаю, — прервал Турецкий. — Откуда именно его предки, можете подсказать?

— С Дальнего Востока, — сказал толстяк. — Не то из Хабаровска, не то из Уссурийска.

— Ниоткуда, — вмешался вдруг второй студент, Костя. — Его отец был американец.

— Костя, не пори чушь, — возразил Вениамин. — Он русский.

— Сам не пори.

— Скажешь, он не Медовников?

— Медовников. Но только это фамилия отчима, а не отца.

— Чего?!

— Что слышал, Веня. Может, снова поспорим? — ехидно предложил Костя и протянул руку.

Видимо, у этого вопроса была какая-то подоплека, потому что толстяк, несмотря на всю свою уверенность и запальчивость, заключать пари не спешил и смотрел на приятеля с подозрением. Про Турецкого спорщики забыли напрочь.

Александр Борисович вздохнул и достал корочку Генеральной прокуратуры.

— Ну вот что, господа студенты, запишите мне свои телефоны и давайте побеседуем в удобное для всех время.

— Зачем это? — слегка побледнел толстяк Веня. Секретарша злорадно хихикнула.

— А поговорим за искусство, молодые люди.

— Так чего тянуть? — сказал Костя. — Давайте прямо сейчас.

— Сейчас мне нужно найти Буцаева. Кстати, не знаете, где он может быть?

— В столовой, — сказал Веня.

— В спортзале, — возразил Костя. Видимо, они спорили по любому поводу.

— А где спортзал и столовая?

— На первом этаже, — ответили они синхронно. — А мы… можем быть свободны?

— Вечером заеду к вам в общежитие, — грозно посулил Турецкий.

Каскадер Буцаев был приземистым, коренастым парнем в довольно убогой одежде. Впрочем, возможно, это была рабочая амуниция. Турецкий разыскал его в спортивном зале — прав оказался Костя.

Буцаев дрался с тремя противниками-студентами. Это был учебный бой. Ударов никто не наносил: студенты — потому что он не давал им такой возможности, Буцаев — чтобы не покалечить. Турецкий засмотрелся: было в этом что-то неправдоподобно оперное, но зрелище, нельзя не признать, завораживало. Забавно было, что все происходило под громкую музыку какой-то попсовой песенки из «Фабрики звезд».