— Костя, ты чего такой злой? Когда это тебя волновало, за каким столом я над бумажками сижу?

— Получено требование о выкупе.

— А кем получено?

— Тобой.

— Как это?! — изумился Турецкий.

— Вот так! И мной тоже. Заглянул в почтовый ящик, а там — такой сюрприз. А в строке «копия» твой адрес указан. Нам обоим послали сегодня ночью.

— Откуда они знают про меня? — механически спросил Турецкий.

— Сам подумай, голова садовая, с каким количеством людей ты успел переговорить за эти несколько дней! Похитители среди них.

— Так они что же, хотят, чтобы прокуратура платила?! Наивные люди.

— Они хотят, чтобы мы сообщили заинтересованным лицам — американцам и нашим.

— Разумно… Информация от нас будет выглядеть серьезно… И сколько требуют?

— Сто тысяч.

— Так мало? — удивился Турецкий. — А куда прислать?

— Открой почтовый ящик и прочитай сам!

Турецкий так и сделал.

Культурное достояние человечества — Стивен Дж. Мэдисон — находится в полной безопасности, но в столь же полной изоляции и бездействии, пока за него не будет выплачен выкуп в 90 000 долларов. Деньги следует положить в контейнер на крыше дома № 6 по улице Сергея Эйзенштейна завтра в 8 часов утра. Если выкуп заплачен не будет, Мэдисон не снимет больше ни одного кадра.

Меркулов снова позвонил.

— Ты прочитал наконец?

— Да.

— Как тебе это любовное послание? И как последняя фраза? Что это значит, а? Его убьют?

— Необязательно. Может, выколют глаза. А ты хочешь проверить?

— Не болтай. Скажи лучше, что думаешь насчет этого места — крыша дома, контейнер?

— Да ничего не думаю. Обследуем все, посадим спецназ и сцапаем гадов. Сами же нам задачу упрощают. Туда и деньги-то класть не обязательно.

— Хм, хм… — сказал Меркулов.

— Что такое?

— Я, видишь ли, сообщил уже в Министерство культуры и американской стороне. И если наши, как водится, в полном ступоре, то американцы… точнее, один американец настаивает на том, чтобы заплатить.

— Что за американец? — поинтересовался Турецкий.

— Продюсер Мэдисона. Он боится потерять своего драгоценного режиссера. У него с ним заключен контракт на три картины впрок, и он ему нужен позарез.

— Ну и черт с ним, пусть дает деньги, и пусть они их забирают! Проследим и возьмем вместе с Мэдисоном.

— Так и сделаем, — решил Меркулов. — А для верности «маячок» прицепим. Кстати, Саша, что у тебя нового?

— Да так, ничего особенного. Выяснил вот, что один из сотрудников Мэдисона сидел за ограбление банка.

— Ничего себе! Киношник?!

— Ну да.

— Кто же это?

— Каскадер.

— Что же ты молчал?! Давно узнал?

— Только что, когда почту просматривал.

— Планируешь какие-то мероприятия в отношении его?

— Сначала соберу информацию поподробней.

— И где же ты ее будешь собирать?

— О, — хохотнул Турецкий, — теперь у меня знакомых киношников навалом!

На скамейке возле ворот детского дома дремал пожилой охранник в очках, скрепленных на переносице скотчем. В будке у него звонил телефон, но охранник не реагировал — только поправил во сне съехавшие очки.

Раздался автомобильный гудок. Один. Другой. Третий.

Охранник наконец проснулся, помотал головой и заковылял к воротам. За воротами стояла черная «Волга» с проблесковыми маячками. Перед ней, у ворот, курил молодой мужчина в костюме и белой рубашке, но без галстука.

— Ну и чего надо? — спросил охранник.

Мужчина молча показал ему удостоверение.

Брови охранника вместе с очками поползли вверх.

— Ну?

— Понял, не дурак, — засуетился охранник, — был бы дурак — не понял бы…

Мужчина выбросил сигарету и сел за руль. Машина въехала во двор и остановилась у центрального входа. И сразу же по ступенькам сбежала взъерошенная заведующая. Из окон во двор уже выглядывали дети — с любопытством и робкой надеждой.

Из машины вышел Меркулов, протянул заведующей какую-то бумагу. Заведующая, не читая ее, мелко закивала и побежала обратно, по ступенькам.

Меркулов тем временем вернулся к машине и открыл дверцу. На заднем сиденье сидел Плетнев. Он был гладко выбрит, в цветастой рубашке навыпуск и голубых джинсах. Под глазами были синяки.

— Неплохо выглядишь, — заметил Меркулов, улыбаясь. — В сравнении со вчерашним, конечно. Ну что, пойдем?

Плетнев не шевельнулся, он смотрел прямо перед собой и, казалось, Меркулова даже не слышал.

— Нервничаешь? Вставай давай, а то людям на службу через час.

Плетнев разлепил губы:

— Константин Дмитриевич, если честно, то я ничего не понимаю…

— И не поймешь. Давай живее из машины, а то другой кто-нибудь усыновит.

Плетнев вышел из машины и уставился на детский дом.

Через мгновение с крыльца спустилась заведующая. Она вела за руку девятилетнего мальчугана с рюкзаком за спиной. Мальчик озирался, нервничал и, кажется, тоже не понимал, что происходит.

Плетнев стоял, не шелохнувшись, завороженно глядя на него.

— Иди уже к нему, — сказал Меркулов. — Ну?

Мальчик остановился, поневоле остановилась и заведующая. Мальчик смотрел на Плетнева очень серьезно, не улыбался, но и не хмурился. Заведующая что-то ему шепнула. Мальчик сказал неуверенно:

— Папа… это ты?

— Васька…

Плетнев сделал несколько шагов вперед. Вася подошел к нему вплотную. Оглядел его критически.

— Папа, а почему ты без формы?

— Я… я в отставке, Васька, — сказал Плетнев слегка подрагивающим голосом.

— Ага, ага. То есть ты больше не на работе? — сделал вывод Вася. — Это хорошо… Значит, ты теперь все время будешь со мной? Если только ты правда меня забираешь…

Меркулов пихнул Плетнева локтем, и тот наконец очнулся — схватил сына, оторвал его от земли, прижал к себе.

— Васька…

Меркулов посмотрел на часы. У Турецкого как раз сейчас было «приемное время» — пару раз в сутки ему давали телефон, но ненадолго, иначе он забывал обо всем.

— Привет, пес в очках! — сказал Меркулов.

— Не понял.