— Моя матушка, моя матушка сказала…

— Да? Говори, дитя.

— Пожалуйста, идемте, — все, что смог сказать мальчик, и потянул падре Камбьяти за руку.

Священник дал указания слуге:

— Продолжай помешивать. Я скоро вернусь.

Два часа спустя рука Омеро налилась чугунной тяжестью. Он продолжал помешивать, как было велено, поддерживая правую руку левой. Лопаточка казалась тяжелой, как бревно. Смесь загустела будто комок резины. Наконец он сдался.

— Прости меня, Господи, но это невозможно.

Он задул огонь, опустился в угол на кучу соломы и уснул.

Тем временем Дон Фабрицио пришел к дому мальчика. Там его встретила мать и сообщила, что муж ее днем покрылся чирьями.

— Падре, это кара господня?

— Не знаю. Он грешил?

— Должно быть.

Она смотрела на мужчину, который стонал, лежа на животе на жесткой кровати. Вся спина его была сплошь покрыта гнойными нарывами.

В этот момент в дверях показалась юная герцогиня, жена герцога Кремоны, со своей служанкой. Герцогиня приподняла юбки, переступила потертый порог и вошла в жалкое жилище.

— Рада, что вы пришли, Дон Фабрицио. Мне сказали, что один из наших стражников заболел. Я пришла его проведать. Вы сможете ему помочь? — Она взглянула на мужчину и улыбнулась.

— Да, синьора. Едва ли тут что-то серьезное, хотя в таких случаях ничего нельзя знать наверняка.

Фабрицио, как всегда, подивился ее юности и живости — женщина в самом расцвете своей красоты. Священника тронула искренность ее заботы, когда герцогиня повернулась к жене заболевшего и спросила:

— Я могу что-то сделать? Вам что-нибудь нужно?

Та покачала головой. Герцогиня легко коснулась руки Фабрицио.

— Пришлите за мной, если я смогу что-то сделать. Он хороший слуга, хороший человек, и я чувствую себя в ответе за его семью. Если понадобятся деньги, не важно сколько, дайте мне знать. Мне пора возвращаться, но спасибо вам, Дон Фабрицио. Вы добрейший человек.

Прежде чем уйти, герцогиня взяла женщину за руку и задержала на миг, молча с улыбкой глядя ей в глаза.

— Все будет хорошо. — Она приподняла юбки и вышла.

Дон Фабрицио словно в оцепенении смотрел через дверь, как удалялись герцогиня и ее служанка.

— Падре? — произнесла жена больного, но он не слышал, погруженный в задумчивость. — Падре? — уже громче повторила она.

Священник тряхнул головой и отвернулся от двери. Он пошарил в корзине, висевшей на руке, извлек оттуда сосуд, закрытый пробкой, и сел в кресло рядом с кроватью.

— Как вы, любезный? — спросил он довольно громко, словно человек спал.

— Не очень, Дон Фабрицио.

— Понимаю. У меня есть лекарство, припарка. Прежде я ее не применял. — Он показал мужчине сосуд. — Не панацея, но, уверен, в вашем случае поможет.

Женщина, услышав незнакомое слово, непонимающе посмотрела на священника.

— Сильнодействующее средство, я только недавно его открыл. На прошлой неделе оно хорошо показало себя на лошади. Лошадь красивая, вы бы ее видели. Черная, с белым пятном…

— Падре, пожалуйста. — Жена кивнула на пораженную спину.

— Ах да, конечно. — Он снова обратился к мужчине: — Мазь может жечь, когда ее наносишь. Она будет жечь. Продолжать?

Пациент пробормотал нечто, звучавшее как согласие, и обхватил голову руками. Его тело застыло. Падре Фабрицио принялся наносить мазь под ужасные крики, жалобы и проклятия жертвы. Тот дрыгал ногами и барахтался на кровати. Его жена стояла в дверях, кусая пальцы рук. Шестеро детей разного возраста сбились у ее ног, как гонимые ветром листья.

Несколько часов спустя Дон Фабрицио, напевая, шел домой под легким дождем. Желудок его был полон мясом и добрым вином. Мысли — герцогиней и воспоминаниями о том, как она коснулась его руки. Он еще чувствовал кожей мягкое прикосновение. И все еще видел улыбку, которой она одарила его на прощание. Улыбку робкую, но в ней скрывался интерес. Улыбку, о многом сказавшую без единого слова.

— Тьфу. Что толку об этом думать, — сказал он сам себе. — И конца им, проклятым, не видно. Да будет так.

Фабрицио подошел к своему дому и открыл дверь.

Войдя в лабораторию, он увидел спящего на сене Омеро, заметил погасший огонь, тигель, в котором осталась лишь черная масса, напоминавшая болотный ил, — плачевный результат своих опытов.

— Омеро, снова ты погубил мои усилия, — пробормотал Фабрицио. — Знаю, ты здесь лишь затем, чтобы испытывать мое терпение. И я благодарен тебе за это.

Священник посмотрел на Омеро сперва с покорностью, затем выражение лица его смягчилось, в нем промелькнула нежность. Слуга улыбался во сне.

За год с небольшим до этого в городе Кремоне тихой ночью падре Фабрицио лежал в постели и слушал шум падающего дождя. В другом конце комнаты громко и размеренно храпел Омеро. В комнату проникла сырость ранней весны. Дон Фабрицио размышлял о том, сколько еще будет лить дождь и прекратится ли он когда-нибудь. Он вспомнил о Ное и его ковчеге и представил себе, как смывает его собственный дом.

Размышляя об этом, он услышал робкий стук в дверь. Фабрицио решил, что ему это, вероятно, приснилось, но в тот же миг стук повторился. Робкий, но настойчивый.

Поднявшись, падре подошел к камину и зажег лампу от горящей лучины. Стук раздался снова. Фабрицио шаркая пошел к двери и распахнул ее навстречу промозглой ночи. Пламя дрожало. Он поднял лампу, отвел руку в сторону и всмотрелся в темноту. В узкий круг света медленно вступила старуха. Ее обмотанная шарфом голова качнулась.

— Дон Фабрицио?

Нелегко было заставить женщину говорить, но Камбьяти удалось узнать, что жила она одна в хижине у реки. В ту самую ночь старуха слышала, как по дороге приближается телега. Она ожидала, что та проедет мимо, и удивилась, когда телега остановилась неподалеку. Из-за двери она слышала, как что-то волокли в заросли тростника у реки. В темноте ничего не было видно, но когда телега уехала, женщина пошла посмотреть. И нашла их.

Она взглянула в глаза священнику и быстро опустила взгляд на мокрую землю.

— Тела двух мужчин.

— Живых?

Она пожала плечами.

— Идемте. Я покажу, где они.

Он оделся и последовал за ней в ночи.

Спустя полчаса священник и старуха пришли к реке. На миг женщина растерялась, но затем заметила место, где тростник был примят, и указала на него.

— Там, — прошептала она.

Камбьяти подошел ближе. Стоя по щиколотку в холодной воде, он смотрел тела, погруженные в солоноватую воду. Он подошел к первому мужчине и приподнял его голову, которая была закинута назад и утопала в луже бурой воды. Приблизив лицо к лицу мужчины, он увидел, что кожа покрыта гнойниками. Падре решил, что мужчина стар и, без сомнения, мертв.