— Пусти! — она оттолкнула меня с дороги, подняла раму на соседнем окне, тоже высунулась и начала размахивать белой тряпкой, пронзительно крича: — Эй, мы тут!.. Тут!.. Посмотри же сюда, мать твою, слепая тетеря!.. Э-э-эй!..Алё!.. Ослепли вы там, что ли?! Мы же тут, сюда смотри!..

Иван и Глеб уже стояли рядом с нами, толкаясь плечами у окна в попытках увидеть вестника спасения. Гул вертолета начал удаляться. Он становился все тише, потом совсем растаял. Антон молча влез обратно в комнату и отошел от окна. Нэнси еще немного поорала русские и английские проклятия вперемешку со страстными мольбами и тоже утихла.

Наверное, на нас было жалко смотреть в эту минуту. Вот только что надежда выбраться кружила прямо тут, над нашими головами, а потом исчезла вместе с вертолетом. Мы даже не знали, заметили нас или нет… И все же событие вернуло нам некоторое присутствие духа: мы теперь были уверены, что город патрулируют, и спасатели, вероятно, уже начали свою работу. Однако невеселые мысли все же крутились в головах. Мы не представляли себе ни масштаба разрушений, ни степени затопления города. Мы не могли также знать, какое количество жителей успело эвакуироваться. А что, если город пуст?..

Я села рядом с Антоном и потихоньку сжала его пальцы.

— Иван, поищи-ка приемник, — сказал он, сдвинув брови. — Вдруг есть. Неплохо бы послушать, что вообще происходит. А я на крышу — посмотрю, что там и как. Глеб, пойдешь со мной?

— Погодите, я кофе сделаю, — сказала Нэнси мрачно. — Я тут на кухне видела растворимый…

— А воду ты пальцем нагреешь? — вздохнул Иван. — Электричества-то нет. И газа. Водички попьем, не буржуи.

— Воду можно на свечке нагреть! — Нэнси не хотела расставаться с мыслью о кофе. — Там и надо-то один стакан, просто заварю покрепче, всем по глотку хватит…

— Давай, — кивнул Антон. — И надо что-то перекусить, а то долго не продержимся.

Мы с Нэнси отправились на кухню. Еды там было, прямо скажем, не густо. Замороженная пицца в холодильнике превратилась в раскисшее месиво, яйца и молоко в откупоренной пластиковой бутылке протухли, но в шкафчиках нашлись два початых пакета с хлопьями «Келлогс», несколько сухих хлебцев, печенье, банка консервированной кукурузы и банка тунца. Это, конечно, были кошкины слезы для пятерых взрослых людей, но хоть что-то… Тем более, что есть — то ли от жары, то ли от потрясения — пока не особенно хотелось. Нэнси нашла маленькую кастрюльку и зажгла толстенную подарочную свечу, которую хозяева держали, видимо, для красоты и ни разу не зажигали. Вода на свечке отказывалась нагреваться, но Нэнси терпеливо держала кастрюльку над огнем и добилась-таки успеха: вода не закипела, но достаточно нагрелась для того, чтобы мы могли растворить в ней кофейные гранулы. Разлив крохотные порции кофе по маленьким чашечкам, найденным в буфете, мы триумфально внесли его в гостиную вместе с подносом, на котором стояли пять пластиковых мисок с хлопьями. Особого энтузиазма этот завтрак ни у кого не вызвал, но был съеден весь, кофе вообще прошел на ура. После завтрака мы выкурили оставшиеся в найденной пачке сигареты, и Иван отправился по квартире на поиски приемника, а Глеб с Антоном вылезли в окно, выходящее на задний двор — там была железная пожарная лестница на крышу. Мы же с Нэнси уселись на полу в гостиной, как две бесполезные никчемные идиотки, и стали коротать время, прислушиваясь к шагам над головой. Шаги были не очень громкие, раньше дома строились на совесть, так что прислушиваться приходилось изо всех сил. Потом они совсем затихли, и я немедленно начала умирать от беспокойства. Проницательная Нэнси посмотрела на меня и закатила глаза:

— Ну, почему ты такая?..

— Какая?

— За-ви-си-ма-я, — произнесла Нэнси по слогам и наставительно добавила: — Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей. К мужчинам это тоже относится. Если ты будешь этак по нему убиваться, ему быстро надоест, и он тебя бросит. Каждому человеку требуется личное пространство. А ты постоянно за него цепляешься.

Я подумала, что она права, и расстроилась.

— Что же мне делать?

— Вести себя как испанская принцесса! — отрезала Нэнси. — Или как современная француженка. Знаешь, — она таинственно понизила голос, — я где-то читала, что француженки потому такие, блин, свободные, независимые и сексуальные, что не носят нижнего белья. Вот прикинь, она идет по улице и знает про себя, что на ней под платьем ничего нет. От этого у нее и походка меняется, и взгляд становится не таким, как у нас, лапотных, а насмешливым и загадочным. Они смотрят с превосходством, Вера! Мужики на это клюют.

Я с сомнением посмотрела на свои лосины и майку.

— Не хочу я ходить без нижнего белья, это негигиенично.

— А чего ты хочешь?

— Курить, — ответила я, не задумываясь. — Но сигарет все равно нет.

— Курить я тоже хочу, — Нэнси вздохнула. — Иван!.. Ты что-нибудь нашел?

— Ничего я не нашел, — Иван вошел в гостиную и обрушился на диван, далеко вытянув свои длинные ноги. — Нашел, правда, фонарик, может, пригодится. Еще спички для камина. Надеялся сигареты найти, но, похоже, эти хозяева вели исключительно здоровый образ жизни.

— Вдруг Тошка с Глебом отыщут там где-нибудь целый блок… — начала я мечтательно. — Мы бы тогда…

И тут вдали послышались выстрелы.

Мы вскочили.

— Мураками какой-то, блин, — растерянно сказала Нэнси. — «Когда в человека стреляют, из него течет кровь»…

Я молча бросилась к окну, выходящему на пожарную лестницу. Я боюсь не только воды, но и высоты, поэтому, честно, не помню, как оказалась на крыше. Что я ожидала там увидеть? Истекающего кровью Антона?.. Бандитов? Полицейских? Солдат?.. На крыше никого не было, но двумя пролетами дальше голова Глеба появилась в окне.

— Что там такое? — спросила голова. — А? Стреляют?.. Кто в кого?

— Где Тошка? — вместо ответа спросила я, боясь посмотреть вниз, уверенная, что сразу свалюсь.

Голова Глеба скрылась и вместо нее появилось озабоченное лицо Антона.

— Вера, какого черта ты вылезла на крышу?

— Я испугалась, — пробормотала я. — Нэнси сказала: когда в человека стреляют, из него течет кровь…

Моя нога скользнула по черепице, я покачнулась.

— Стоять! — крикнул Антон и стремительно, как змея, выбросил свое гибкое тело из окна на лестницу. — Не шевелись. Вера. Вера. Вера. Не шевелись. Я уже иду к тебе.

Я стиснула зубы изо всех сил, как будто это могло удержать меня от падения. Мне хотелось зажмуриться, но зажмуриться тоже было страшно. Антон был уже рядом, его руки обхватили меня надежно и крепко.

— Дурочка, — сказал он мне в ухо. — Чтобы кровь текла, мало стрельнуть. Надо еще попасть.

— Ну, я упаковку к окну подтащил. Пора Ивана позвать, — озабоченно сказал Глеб, высовываясь из окна. — Хватит целоваться. Свалитесь же. А тут высоко, и внизу всякая мерзость плавает. Иван!.. Давай наверх!.. Встанем по цепочке… А то мы замучаемся туда-сюда ползать.