Узнав от Гоши примерное количество возможных комбинаций цифр для поиска желанного номера, я приуныла – спасала только вера в провидение. Раз этот номер существует, то я на него набреду. Так или иначе. По-другому и быть не может.

Недовольный моим невниманием, Гоша все-таки пригласил меня прогуляться по вечернему городу. Я согласилась – нельзя упускать возможность похвастать новыми гадами и плащом. Как выяснилось, мои обновки не сильно потрясли Гошу, для которого магазинное шмотье было заведомой дешевкой и дурным вкусом.

– Это всё твои амбиции, несправедливо основанные на родительских деньгах, – уязвленно заявила я.

– И что мне делать? Покинуть дом и нищенствовать? Ну уж нет – мне мои родители нравятся. А ты не комплексуй – ты красивая. И сама об этом знаешь.

Закомплексованная и красивая, я взяла его под руку. Рука была костистая, как у скелета. Особенно локоть. По-честному, если сварить из Гоши бульон, то на его поверхности будут плавать всего три кружка жира. Не больше. Тощий он. У него даже лицо тощее, скулы выпирают, кожа почти прозрачная, а волосы длинные и бесцветные. Зато глаза огромные. Некрасивый, но смотреть приятно. Жаль, что не в моем вкусе.

Гоша тревожно поглядывал на прохожих, пытаясь по их лицам выяснить, как мы смотримся. Прохожие были заняты тем же самым, за исключением тех, кто спешил домой после работы. Город заполнили неформалы. Прически радовали глаз своей изобретательностью. Я успела захотеть и расхотеть дреды. Вообразила себя с офигенным начесом цветов радуги. Лысой мне быть не хотелось. Не мой стиль. Панковские хайеры плыли над толпой как паруса диковинных кораблей. Железо и пластмасса пронизывали лица и уши моих ровесников как атрибуты тайных сообществ.

Штаны в момент их изобретения даже не подозревали, что их ждет в моем веке. Они деформировались до неузнаваемости. Они были нарочито короткими, нарочито узкими, нарочито мешковатыми, с ширинкой у колен. Мальчики в лосинах вызывали у пожилой части населения шок и приступы замешательства. Самые потрясающие штаны мы встретили в районе Владимирской площади. Перед нами шли два парня, у одного из которых на попе штаны порвались по шву. При каждом шаге желающие и не очень могли наблюдать совершенно обнаженные ягодицы. Крепкие, надо признать.

Гоша продолжал свое длинное повествование про то, почему он никогда не станет наркоманом. Фишка была в том, что он сильно ценил свой ум и не желал с ним расставаться даже на время. После чего были прочитаны непонятные, но красивые стихи. Я шла и думала – вот не повезло парню родиться с таким богатым духовным миром и пытливым умом при такой заурядной внешности. Даже немного влюбилась в Гошу за его невезучесть.

– Давай лучше про ту статью в журнале еще поговорим? Вдруг ты еще что-нибудь вспомнишь? – настаивала я.

На публике Гоша ругаться не хотел. Изображая полное готические безразличие, чуть не рычал в ответ на мои просьбы. Скорее всего, он и правда ничего не помнил. Мы шли, фонари гасли, Гоша читал стихи и лекции, я думала о волшебном номере. Я не сомневалась, что он существует. И была счастлива.

Остаток недели перед первым сентября я еще какое-то время занималась домашними делами. Чтоб папа не подумал, что я окончательная свинья и помогаю исключительно за деньги. Потом началась учеба, и мама сказала, что мне нужно больше заниматься. Ух, как я была рада! Но привычка к порядку осталась, и я после этого случая мою за собой посуду. Мне это даже нравится. Почти всегда.

Я еще не говорила, что злопамятная? За лето Арсений напрочь забыл, что мы с ним в ссоре, а я – нет. Помирились мы первого сентября. Арсений заметил, что я с ним не разговариваю. Удивился. Забеспокоился. Попросил прощения, явно не помня за что, и уговорил сходить навестить бабку. Я прекрасно понимала, что он подлизывается – знает, как мне хочется туда попасть. Похвастаться накопленными новыми знаниями. Кроме нее, мои восторги никому не понять, жаль, что мое открытие про мобильный номер ее не заинтересует. Не поверит она мне. Она знает про прогресс, но считает, что он движется в только ему известном направлении и кто его знает куда приведет. А мобилки – часть коварного прогресса. В общем, я передумала говорить ей про возможность перекинуться парой слов с Богом.

– Ты здорово выглядишь, – признался Арсений.

– Спасибо. Если это был комплимент.

– Ну да. Ты красивая стала.

– Не все так думают.

– Я и есть не все.

Он был заметно удивлен – как можно всего за одно лето так перемениться.

– А ты вырос, – сообщила я, встав рядом.

Он сделал вид, что впервые это слышит. Радовался, что может теперь посмотреть на мою макушку. Поглядывал на людей в автобусе – все ли слышали, что я сказала. Кто слышал, мило улыбались и строили понимающие лица. Типа – парень, не теряйся, молодость пройдет быстрее, чем ты успеешь воспользоваться ее преимуществами.

– Я теперь выше отца, – уточнил Арсений.

– Еще раз повторишь, подпрыгну и по голове тресну. – Меня начала раздражать его поглощенность своим ростом.

Мы ехали сквозь город, а казалось, что через стройплощадку. Такой вот теперь Питер.

Признаюсь честно – я люблю Питер. Называя городом только исторический центр. Временами сама себе завидую – как повезло мне здесь родиться. Но спальные районы – бррр. По сравнению с ними даже район, в котором жила бабка Арсения, мне казался в тыщу раз уютнее и человечнее. После лета, проведенного в деревне, я его даже полюбила – улочки и там и здесь почти одинаковые.

Выбрались из переполненной маршрутки, остро пахнущей людьми и бензином, топаем мимо деревянных домиков. В палисадниках цветы яркие, в садах яблоки созревают. И цыган много. Они тут домов понастроили. Арсений уверял меня, что у них каждый этаж – это одна комната. Они там на полу спят всей толпой.

Трудно представить, как это – быть цыганкой и жить по каким-то не тобой придуманным правилам. Цыгане вообще странные люди.

Я шла и мысленно готовилась к встрече с бабкой. Побаивалась, упиваясь этим волнующим ощущением. Такое острое чувство тревоги и предвкушения. Арсений не понимал моего состояния и подсмеивался:

– У тебя даже глаза вытаращились! Гляди – черная кошка! Бежим обратно!

Кошка действительно была черная, но я ее за примету не считала – кошки не могут быть приметой. Они просто кошки. Другое дело числа…

Трижды каркнула ворона. И Арсений тут же запел про черного ворона над головой.

От его выходок у меня напрочь пропало предвкушение чуда и тайны. Я не выдержала и наподдала ему коленкой под зад. Он не обиделся.

Бабкино жилище по вечерам выглядело пугающе. Не знаю, может, работала фантазия, подсказывающая, что вот он – дом настоящей колдуньи. Дом умел выразительно скрипеть ступеньками, свет в окнах выглядел жидким мерцающим пятном, на фоне которого мерещились непонятные тени. Арсений уверял меня, что сам видел у некоторых теней рога.

Совет