тоже глупо. Просто СССР был тем самым домом на песке, о котором говорил Христос. Если бы СССР неся идею социальной справедливости, не отказался от Бога, то он, скорее всего бы и не рухнул так скоро. Это и стало его главной трагической ошибкой и в этом он схож в своей истории с бандеровской Украиной отказавшейся от православия и потому обреченной на гибель. Ибо без Бога не может стоять ни один город, ни один народ и ни одно государство – это аксиома и закон человеческого бытия! Но, как и у любой медали, как впрочем, и в каждой отдельно взятой человеческой личности, СССР, конечно, имел и много положительных сторон, в том числе идею справедливости и трудолюбия, честности и бескорыстия, героизма и жертвенности. В СССР пропагандировалась и внедрялась идея служения обществу, людям, стремление каждого человека к всеобщему благу. И советский человек действительно наивно верил в возможность такого блага и справедливости для всего мира и от всего сердца переживал, когда советское телевидение или газеты рассказывали и показывали об угнетении или несправедливом отношении к какому-либо народу или государству. И в этом не было ни капли лжи или лукавства, советские граждане в своей основной массе чистосердечно верили в возможность отстоять правду во всем мире и в достижение построения справедливого общества во всемирном масштабе. Но, к сожалению, советские правители так и не смогли изжить из себя и из своей идеологии безбожное семя тли и, тот камень, который они отвергли, но который должен был стать во главе угла, этот самый камень и раздавил советское государство. А у нас в Украине, похожим камнем, и сейчас является и уничтожает нашу государственность пещерная бандеровщина!

– Но, если, именно Галичина, является рассадником русофобского украинства, то просто нужно убрать ее из состава Украины и все. – Вставила свое слово Михайловна.

– Да, наверное, к сожалению, но по-другому уже нельзя никак и связь галичан с Русью прервана окончательно… Хотя, если их получилось сделать украинскими русофобами. То теоретически возможно с течением времени повернуть этот процесс и вспять. Но это дело не одного поколения…

– Ладно, хватит о грустном. Давайте встречать и праздновать новый год! – сказала Раиса Максимовна.

– Да, давайте! – согласилась с нею Михайловна.

– А что мой тезка по батюшке, Максимыч, айда с нами праздновать новый год! – обратилась к Максимычу, Раиса Максимовна. – Видишь ко мне сын проведать приехал?!

– Да, здравствуйте! – поприветствовал он, словно только увидел Романа. – Надолго?

– До утра, – сказал Роман.

– Вы, если я правильно помню, в ополчении?

– Да, – кивнул Роман.

– Тяжело вам там приходится?

– Думаю, что не сильно тяжелее вашего, – сказал неопределенно Роман.

– Возможно, – также неопределенно проговорил Петр Максимович и добавил обращаясь ко всем: – Нет, спасибо за приглашение! Благодарю, мне идти нужно… Спасибо за соль! – и он поднялся из-за стола.

– Да, куда вы пойдете или вас ждут? – спросила, воодушевившись предложением Раисы Максимовны Оксана.

– Да-да, – подтвердил предложение матери и Оксаны Роман. – Оставайтесь!

– Нет, мне правда нужно идти… Еще раз спасибо и с наступающим вас!

– И вас! И тебя, Максимыч! – раздалось хором, сразу несколько голосов.

Петр Максимович скрылся в дверном проеме, прикрыв за собою дверь, а через несколько секунд донесся и стук входной двери с улицы.

– Странный человек! Целую лекцию нам здесь прочитал, а молодежь и уши развесила! – усмехнулся Василь. – Вроде образованный, а ничего не понимает и тоже, как и Богданыч, все на советскую власть свалил, а она родненькая все, чем мы доныне пользуемся и создала.

– Да угомонись ты Василь! Никого он не обвинял, просто человек высказал свою мысль и все, – примирительно сказала Максимовна.

– Это ты потому так говоришь, что сама, как и он повадилась в церковь ходить. Вот ты за него и заступаешься, – сказал ей в ответ Василь.

– Я в храм стала ходить, потому что жизнь заставила, а тебя видать еще петух хорошенько не клюнул, вот ты и по-прежнему атеизмом своим занимаешься. Да и терять тебе нечего, ты же бобыль и тебе переживать не за кого. А у меня сын воюет, да внук на руках под взрывами и обстрелами растет, мне кроме Бога не на кого надеяться!

– И что, что я бобыль, человеком, что ли перестал быть после этого? – сразу разобиделся Василь. – По мне тоже стреляют и я тоже, умирать не хочу!

– Ладно-ладно, – засмеялся Роман. – А то еще подеретесь, не дай Бог! Я гляжу, у вас здесь страсти творятся похлеще, чем на передовой!

Оксана засмеялась, но потом, посерьезнев, спросила:

– А где Максимыч живет?

– Здесь недалеко, дочка. В десятом доме, через дом от нас, – сказала Раиса Максимовна.

– Я что-то его и не припомню… Хотя я конечно здесь недавно живу.

– Он тоже, можно сказать, не совсем здесь жил все это время. Максимыч все по монастырям большую часть времени разъезжал, и в России, и в Украине, и в Белоруссии, в общем, как говорится, по всей Руси-матушке колесил. У него жена была, он ее очень любил, она заболела, помучалась, помучалась, да и померла, а он переживал очень сильно из-за этого, а потом верующим стал и душа, наверное, приуспокоилась. А вот война началась, и он наоборот перестал куда-либо ездить, у нас здесь пока в монастыре жил, пока монастырь прошлым месяцем ни разбомбили. Дома редко показывался. Я кстати у него спрашивала, почему он перестал ездить, все в основном стараются уехать, а он наоборот. Казалось чего уж проще, раз раньше ездил и сейчас можно куда-нибудь уехать, туда, где не стреляют почти что каждый день. Это мы непривычные куда-либо ездить, да и некуда нам особо ехать, хотя у нас, из нашего дома большинство уехало. Ромка воюет, – и она как-то тоскливо посмотрела на сына, – а мы с Сережкой здесь по подвалам ютимся. – Она опустила свой взгляд в пол и, задумавшись немного помолчала. – О чем это я говорила?

– Стареешь, мам! – заулыбался Роман.

– Да, старая ты, Максимовна стала! – засмеялся Василь, а вместе с ним и все присутствующие.

– Ну-у, не надо мою мамку обижать! – шутливо проговорил Василю Роман. – Она еще молодцом! И любому фору даст!

– Ах, да, – встрепенулась Раиса Максимовна, – я о Максимыче! Так вот он говорит мне: не могу мол, я где-то отсиживаться, пока мой народ воюет и страдает. Я говорит: должен с ним быть в беде! Воевать, говорит не могу, старый стал, да и в людей рука стрелять не поднимается, а может еще придется… Но я хоть тут рядом буду молиться, Бог даст и в Киеве власть сменится как-нибудь… Вот и