не нужно было утром уезжать или хотя бы остаться здесь с сыном и матерью еще на денек, другой или на недельку. Но долг и служба обязывали его покинуть столь родных и дорогих его сердцу людей с наступлением нового дня. Он тяжело вздохнул и в который уже раз взглянул на часы, – они тикали неутомимо, приближая с каждым новым стуком минуту расставания. Да, как все-таки неумолимо время! Еще недавно, он жил и даже не мог себе и представить, что его заставят стрелять и убивать людей, причем порой ему придется стрелять в тех, кого еще недавно он считает своими друзьями и побратимами. Но видит Бог, это ни он первый взял оружие в руки, и направил его против них. Это они первыми взяли в руки оружие и стали стрелять в него, в его родных и близких, – это они убили его жену и стали убивать и всех нас! И им придется за все это отвечать! Так думал Роман, лежа в полутьме подвала рядом со своим сыном и матерью, рядом с такими же, как и они, несчастными женщинами, детьми и стариками. Весь мир ополчился против них, потому что им выпала доля родиться русскими. Как когда-то западноевропейцы уничтожали евреев, цыган и славян, теперь они переключились только на русских. Идеи о чистоте крови уже нет, зато есть не менее страшная идея чистоты мысли и помышления. И если ты, как и большинство русских не согласен вписываться в западную цивилизационную модель, то ты подлежишь отмене права на существование, свободу и других прав человека, которые доступны другим народам этой цивилизации. Думая так, Романа начинал обуревать, как ему казалось, совершенно справедливый и праведный гнев. Он начинал ворочаться и ему, уже наоборот, хотелось поскорее закончить все это: рваться в бой, бить все тех, кто отказывает ему, его сыну, матери, убитой жене, всем жителям Донбасса в праве на такую жизнь, которую они хотят, на такую жизнь которой жили их предки до них на этих территориях сотни лет до них. И Роман в гневе сжимал кулаки и вновь и вновь по его скулам начинали бегать желваки.

Подходило время расставания. Роман встал и тут же услышал голос матери, прозвучавший полушепотом в полумраке подвала:

– Что, Ром, пора собираться? – видно женщина тоже за всю ночь так и не смогла сомкнуть глаз.

– Да, мам… Пойду умоюсь.

– Давай я тебе полью.

– Нет, спасибо. Пока лежи. Я снегом.

Роман вышел из подвала на улицу. Где-то вдалеке раздались еле различимые автоматные очереди. Он глубоко вдохнул грудью морозного январского воздуха и, скинув с себя куртку и верхнею одежду, прыгнул в небольшой сугроб клумбы. Ахая и покряхтывая, он стал с наслаждением втирать в себя обжигающий и бодрящий снег. Потом сделал небольшую разминку и вновь одевшись, прочитал небольшое молитвенное правило преподобного Серафима Саровского, которому его научил один из его товарищей по оружию. Вернувшись обратно, он уже застал за столом тихо перешептывавшихся Раису Максимовну и Оксана, она тоже уже встала, видимо разбуженная его разговором с матерью. Они грели в небольшом чайнике воду для чая. Он подошел к ним, увидев Оксану, он улыбнулся ей и, кивнув головой тихо проговорил:

– Доброе утро!

– Доброе! – улыбнулась она ему в ответ.

– Как спалось? – спросила Раиса Максимовна у сына.

– Нормально, – неопределенно ответил он.

Вскоре проснулся и Сережа. Он тоже подошел к столу. Отец его крепко обнял, и мальчик ответил ему тем же.

– Кто что будет: чай, кофе? – спросила Раиса Максимовна, намазывая на хлеб мясной паштет из сухпайка.

– Кофе, – сказал Роман.

– И я кофе, – солидаризировался с отцом Сережа.

– Сейчас наведу, – сказала Оксана, накладывая в кружки дешевый порошкообразный кофе.

– Пойду, позвоню парням, – сказал Роман. – Пойдешь со мной? – спросил Рома у сына.

– Да, пойдем, – охотно согласился он.

Сергей пошел и, взяв с кровати шапку, натянул ее на голову.

– Куртку не забудь, – раздался заботливый голос бабушки.

И Сережа, сделал кислое, недовольное лицо, но куртку все равно одел. Не желая расстраивать бабушку и отца непослушанием. В другое время он стал бы пререкаться, но сейчас было не до того, – он вновь провожал отца на войну. Они вышли на улицу и Роман, достав телефон и отыскав необходимый номер, нажал на вызов. В трубке раздались гудки, а когда они прекратились, до его слуха донесся приветливый и веселый голос:

– Здорово, братуха!

– Здоров!

– С новым годом тебя! И всех тебе благ!

– Взаимно.

– Как отметил?

– Нормально. А вы?

– И мы тоже ничего! Постреляли маленько, но главное что все наши живы, ни двухсотых, ни трехсотых нет! А значит, будем жить!

– Точно!

– Ты как сам готов обратно? Заезжать за тобой?

– Конечно.

– Ну, мы так этак через пару часов на том же месте будем проезжать. Ты пораньше немного подходи. Лады?

– Да, лады. Договорились.

– Ну, тогда с Богом?!

– С Богом! – и Роман сунул свой телефон в карман. – Как спалось? – спросил он у сына с улыбкой. – Давай присядем? – и он смахнул с лавки возле подъезда припорошивший ее снежок и постелил на нее свою куртку.

– Давай, – согласился Сережа, присаживаясь рядом с отцом.

– Садись на куртку, чтобы не застудить ничего… Бабушку слушай без меня тут и постарайся не огорчать. Она уже старенькая стала, а такая жизнь и молодым тяжела, а уж про стариков и говорить не приходится. Договорились?

– Договорились, – прижимаясь головой к плечу отца, проговорил Сережа. – Страшно там на передовой?

– Хм, – ухмыльнулся Роман, взглянув на сына. – а оно и у вас здесь спокойно. Нормально. По-всякому бывает. Тебе страшно, когда прилеты бывают?

– Страшновато, – признался Сережа.

– И мне конечно страшновато. Но когда бой завязывается, там уже часто по инерции все делаешь и бояться особо некогда.

– Я тоже хочу на войну – бандеровцев бить! – проговорил Сережа уже не детским голосом глядя куда-то вдаль. – За маму хочу отомстить!

Роман внимательно посмотрел на своего ребенка и подумал, что он уже почти взрослый. Ему стало страшно за него. Он встал, и сев напротив сына на корточки посмотрел прямо ему в его глаза.

– Послушай меня, сын. Я не хочу, чтобы ты, кого-либо ненавидел. Я понимаю твою жажду мести. Я тоже пошел воевать, прежде всего, из-за этой жажды. И честно тебе скажу, я уже ее утолил. Ты должен знать, что я отомстил за нее. Теперь я воюю за тебя, за бабушку, за нашу землю, за могилы наших дедов и прадедов, которые сотни лет жили на этой земле, удобряя ее своей кровью и потом.

– Ты их убил?.. Ты убил