Эбби вихрем влетела обратно в гостиную.

— В старые добрые дни не было бы никаких документов.

— Я не могу поверить, что ты делаешь это, Эбби.

Люк не хотел показать ей, как глубоко уязвлен. Он смотрел на нее и чувствовал, как в его сердце борется любовь с болью за нее. Он видел, как она несчастна.

Но он не знал, что она была достаточно несчастна, чтобы уйти от него. И чувствовал себя преданным — неважно, имел он на это право или нет. Вчера вечером, когда они были вместе, ему казалось, что все устроится. Как будто никакого разговора о Сакраменто не было. И теперь вдруг все будет как прежде. А оказалось, в это время она уже была готова к разводу.

— Я должна сделать это, Люк, — сказала Эбби, пытаясь удержать сердце в груди. — У меня просто нет выбора.

— Выбор есть всегда.

— Нет. У меня нет, — замотала она головой в отчаянии, и завитки золотистых волос упали ей на лицо. — Я живу здесь, ты живешь... я даже не знаю, где. Где угодно, но не здесь, со мной.

— Ты сошла с ума.

— Нет, — настаивала она, и слезы уже стояли у нее в глазах. — Дом — это нечто большее, чем место, где у тебя лежат вещи. Здесь висят твои костюмы, но тебя самого здесь никогда нет.

Люк хотел бы возразить, но то, что она говорила, было слишком похоже на правду.

— Даже когда мы вчера были в этой комнате, твои мысли были где-то еще. — Она вцепилась в спинку кресла так, что у нее побелели суставы. — Я не могу быть женой время от времени. Я хочу нормальную семью. Я хочу детей, которых ты мне обещал. Я хочу...

— Продолжай, — сумел произнести он. — Чего ты хочешь?

Люк смотрел на нее и чувствовал ее боль как свою собственную.

— Прежде всего, я хочу доверять своему мужу. А я не могу.

Он открыл рот, чтобы возразить ей, но она быстро остановила его:

— Подожди! Ты спросил, я отвечаю. Я больше не доверяю тебе, Люк. Ты лгал мне. И если ты обманул меня сейчас, могу представить, что, вероятно, ты лгал мне все это время. Тебя не было в гостинице, про которую ты мне говорил. А по номеру, который ты мне дал, ответила женщина.

— Я могу об...

— Я не буду жить с человеком, который так мало заботится обо мне, что заводит интрижки налево и направо. Не буду.

— Интрижки? — Люк был оскорблен. За годы, проведенные вне дома, он выполнил столько правительственных заданий, что сейчас не мог уже и упомнить. Пару раз изображал чьего-то мужа для прикрытия, пару раз целовался с какими-то женщинами в барах, чтобы поддержать свою легенду. Но он никогда даже не помышлял изменить единственной женщине, которую любил. — Я никогда не изменял тебе, Эбби.

— Да?! Правда? — выдала она притворно-восторженно. — Не изменял? Что же ты мне сразу так и не сказал? Тогда все в порядке! Я тебе верю!

— Прекрати.

— Нет, — продолжала она горячо. — Ничего не выйдет. Я знаю, что ты меня обманывал, единственная причина, которую, я этому нахожу, — ты мне изменяешь.

— Прекрасно! — До того как она что-то успела понять, он подлетел к ней и схватил ее за плечи. — Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой. И ты серьезно думаешь, что я мог бы изменить тебе?

Она запрокинула голову, и Люк увидел слезы в ее глазах. Он сделал бы все что угодно, чтобы остановить их. Но он не знал, что делать. Его брак — главная вещь в его жизни, но даже ради него он не мог нарушить клятву, данную своей стране.

— Я хотела бы так не думать. — Эбби смотрела ему прямо в глаза. — Но что ты мне предлагаешь?

Он еще сильнее сжал ее плечи и отпустил только тогда, когда она сморщилась от боли.

— Эбби, когда мы познакомились, я предупредил тебя, что буду часто уезжать. Очень часто. Что это необходимо для моей работы. Я не лгал тебе. Ты знала, на что шла.

— И тогда же мы говорили о том, что заведем детей. Помнишь, Люк? Мы хотели трех. Мы даже имена им сразу придумали.

Он помнил. Они лежали на узкой кровати в маленьком номере парижской гостиницы и строили планы на жизнь. И Люк, даже понимая, насколько несовместима его работа с нормальной семейной жизнью, верил в них так же горячо, как она.

— Но, — продолжала она печально, — каждый раз, когда я завожу разговор о детях, ты меня останавливаешь. Ты говоришь — через несколько месяцев, малыш. В следующем году, малыш! Когда на работе все наладится.

Люк вздохнул, понимая, что она права.

— Ты думаешь, я не хочу детей? Я очень хочу детей, Эбби...

Она покачала головой.

— Дело не в этом. Не только в этом. А все остальное? Да, ты предупреждал, что будешь много ездить, но теперь я знаю, что ты не всегда говоришь мне, куда на самом деле едешь.

— Я говорил бы тебе, Эбби. Если бы мог.

Она рассмеялась.

— Надо же. Ты мне не доверяешь. Я тебе не доверяю. Как нам дальше жить вместе?

Зазвонил телефон, и Эбби с облегчением кинулась к нему.

— Алло! — она нахмурилась. — Я не знаю, почему вы продолжаете звонить сюда. Я говорила вам много раз, что здесь нет никакой Люси.

Она повесила трубку.

— По крайней мере, раз в месяц кто-то звонит и просит позвать Люси. Сколько я им ни говорю, что у них неверный номер, они все равно звонят.

Но теперь Люк едва ее слушал. «Люси» был условный сигнал, означающий, что его вызывают в агентство. Теперь, когда Эбби стала так подозрительна, придется изменить пароль.

Телефон зазвонил снова. На этот раз Люк схватил трубку первым.

— Алло?

— Ты не мог бы брать трубку сам, — заворчал Берни Берковер на том конце, — чтобы мне не приходилось слушать нотации твоей жены?

— Да, я понимаю, — Люк на всякий случай улыбнулся и кивнул Эбби, которая внимательно за ним наблюдала.

— Она что, рядом?

— Совершенно верно.

— А во что она одета?

Еще этого не хватало! Он с ума сходит от страха за жену, а Берни решил пошутить. Первое, что он сделает, приехав в агентство, — набьет этому уроду его надменную морду. Он даже сжал кулаки в предвкушении. Но в трубку снова произнес:

— Совершенно верно.

— Ты мне не скажешь? — заскулил Берни.

— Кто это? — спросила Эбби.

— По работе, — ответил Люк и продолжил в трубку: — У вас есть что-нибудь для меня?

— Прекрасно. Не хочешь сотрудничать, тогда и я не стану. — Берни выдержал драматичную паузу. — Ну ладно, я закончил с бокалом и с шампанским.

— И?..

— Могу сказать кое-что про цианид.

Холодный пот выступил на спине Люка. Он поглядел на Эбби. Освещенная солнцем, она была такой красивой, такой живой... невозможно было представить, что вчера вечером она чуть не погибла.