Фалаису, тогда принцессу Умбервальдскую, Равенна выбрала в жены Роланду год назад. В свои восемнадцать она была на четыре года моложе короля, и если Равенна намеревалась подобрать себе такую невестку, которую можно было бы учить и заставлять, то, безусловно, допустила одну из своих редких ошибок. Возможно, не имея особых перспектив как третья дочь, Фалаиса и была той спокойной и усердной в занятиях девочкой, которую рекомендовали послы, но, перебравшись в Иль-Рьен и благополучно обвенчавшись с Роландом, она набросилась на дворцовую жизнь, как голодная нищенка на оставленный без присмотра прилавок булочника.

— Да, это так. Значит, слухи доходят и до Лодуна?

— О, городские сплетни — ценный товар. Слуги каждый день приносят с утра свежие — вместе с молоком. Насколько я сумел понять, все испытывают облегчение оттого, что свое внимание она уделяет всего лишь безобидным поэтам, учитывая ее возможности.

— Она могла бы завести гвардейцев.

— Или чародеев. — Лицо Дубелла сделалось серьезным. — Капитан, я в долгу перед вами.

Томас пронзительно посмотрел на него:

— По-моему, вы уже выплатили его.

Дубелл отмахнулся:

— Тем не менее, если вам потребуются мои услуги, без колебаний рассчитывайте на меня.

Когда чародей повернулся к слугам, ожидавшим, чтобы отвести его в выделенные покои, Ренье остановил Томаса:

— Мне нужно кое-что показать вам. — На лице его отразилась встревоженность.

Томас обреченно последовал за наставником альбонцев в самый тихий уголок гвардейских палат.

— Что это?

— Письмо. Оно обнаружилось сегодня среди депеш из Портье. Курьер, достойный доверия человек, клянется, что ни на мгновение не упускал пакет из виду. — Рослый мужчина развернул бумажный квадратик. — Вот перевод, который сделал для меня священник.

Томас взял бумагу:

— Что это за язык?

— Староцерковный.

— О, возлюбленный мой! — прочитал начало Томас и с удивлением поглядел на рыцаря. — Кому оно было адресовано?

— Роланду. Но священник сказал, что именно так подобает начинать старинную песню-загадку.

Где звуки музыки умолкли и свет погас.

Где горы и обители не видит смертных глаз,

Где рыба ловится в сухих озерах и над башнями волшебных городов

Другое небо. Отгадать загадку ты готов?

— Ответ простой — это Фейр, — проговорил Ренье. — Подводная страна.

Из всех прежних знакомых Роланда лишь одна персона естественным образом облекала свои чувства в поэтическую форму.

— Вы знаете, от кого это письмо? — спросил Томас, поднимая глаза на рыцаря.

— Теперь селяне зовут ее Каде Гаденой, — скованно пожал плечами Ренье. — Полагаю, нам повезло; ее посылка могла бы, скажем, взорваться или вынести на свет все секреты того, кто взял бы ее в руки.

Это была старшая сестра Роланда, незаконнорожденная принцесса, которая ничего не простила. Томас постучал свернутой бумажкой по ладони:

— Странное совпадение… и Гален Дубелл тоже здесь. Равенна решила простить этого человека, и именно сейчас ведьма вновь пытается дотянуться сюда… Хорошо рассчитала время. У нас более чем достаточно хлопот с Грандье, и Каде слишком опасна, чтобы закрыть на нее глаза.

— Кстати, о ней не было слышно почти шесть месяцев.

На противоположной стороне комнаты музыкант уселся за спинет [Небольшие клавикорды] и, играя, напевал печальный куплет из недавно полюбившейся всем баллады о юноше, которого обворожила и забрала к себе королева фейри. Ну до чего уместно — не в бровь, а в глаз, подумал Томас, а затем сказал:

— Сто девяносто семь дней. Я веду счет. Она может быть в союзе с Грандье.

Впрочем, Грандье убивал, защищая себя, Каде же всегда была похожа на кошку… если мышь мертва, с ней уже не поиграешь. Однако люди меняются.

Ренье качнул головой:

— Мы не в силах почти ничего сделать. Посты стражи и так уже удвоены и утроены ради одного Грандье. — Глаза рыцаря встретили взгляд Томаса. Дубелл намеревается обследовать обереги.

— Да, это так.

— Больше нам нечего предпринять.

Томас вернул ему письмо:

— Приглядите за доктором.

Едва скрипнула дверь, Томас, поднявшись на локоть, потянул кинжал с пояса. Тут он узнал вошедшего и бросил клинок обратно в ножны.

— Что за черт, Файстус!

Молодой слуга, пожав плечами и присев у очага, чтобы вымести из него пепел, пробормотал, обращаясь к железной подставке для дров:

— Нет, он сегодня явно не в духе.

Томас выбрался из постели. Невзирая на высокие потолки и естественное обилие сквозняков, в комнате было, пожалуй, жарковато; проникая сквозь высокие окна, солнечный свет наделял оштукатуренные стены ослепительной белизной. Шпага в ножнах, которой очень гордился Томас, стояла возле кресла из красной парчи; еще три клинка — обычное оружие невоенного человека висели на стене рядом с более тяжелыми кавалерийскими палашами. Томас рассеянным движением провел по голове, разглаживая кудри, и спросил:

— Который час?

— Почти полдень. Сэр Эфраим ждет. Он сказал, что нужен вам. А мистер Аукас доставил этого типа, Гамбина.

— Хорошо. — Томас смачно потянулся. Несколько часов сна мало чем помогли, разве что охладили утомленные мышцы. Пока Файстус, гремя, возился с очагом, капитан отыскал на полу под скомканным белым покрывалом брюки и сапоги и приступил к одеванию. — Почисти-ка этот пистолет.

Слуга распрямился, вытирая руки о низ куртки, и поглядел на передвижной столик, на котором Томас оставил свое кремневое оружие и пороховницу.

— А где второй?

Подхватив оловянную кружку, Томас швырнул ее в Файстуса; тот ухмыляясь увернулся и приступил к делу. В Дом гвардии Файстус попал мальчишкой с кухни, молчаливым и запуганным, однако успел избавиться от этих недостатков еще до того, как у него начал ломаться голос.

— Бить тебя больше надо, вот что, — неожиданно сказал Томас, заворачивая на ходу рукава. Он направился к столу, чтобы плеснуть в лицо воды из стоявшей там чаши.

Юноша невозмутимо ответил:

— Намереваетесь убить Гамбина, сэр?

— Это мысль.

Решив, что можно и не подравнивать бороду, Томас подхватил шпагу вместе с ножнами и направился в небольшую прихожую.

Эфраим ожидал его. Невысокий старичок в потрепанной одежде улыбнулся Томасу, карманы его тяжелого коричневого дублета и коротких брюк разбухли от листков бумаги с балладами, которые он продавал на улице. Чулки были заляпаны грязью, а один из башмаков на месте большого пальца украшала дыра. Лукаво ухмыльнувшись еще раз, он стащил с головы заношенную шляпу: