– Как Господь Бог забрал к себе царицу Анастасию Романовну, даруй, Господи, мир и покой светлой душе рабыни Твоей, – женщина перекрестилась, – так некому боле сдерживать гнев государя нашего.

– Отчего же сдерживать его, ежели праведен гнев тот? – с лёгкой усмешкой Фёдор развёл руками, направляясь к выходу. – Видимо, трапезу не завершить… Служба, служба… Заберите.

Юноша указал на остатки своего завтрака. Агаша усмехнулась и помотала головой.

– Вы, Фёдор Алексеич, у батюшки своего спросите, сколь праведен гнев государя нашего. В самом-то деле, неужто бабье дело это? Да разузнайте, разузнайте у батюшки своего…

Фёдор ответил лишь короткой ухмылкой и кивком. Выйдя из своих покоев, он благоразумно полагал, что все уже могли поспеть на собрание, и опоздание на службе при дворе Иоанна вовсе не входило в планы Фёдора. К своему неудовольствию, он спустился во двор и заметил множество следов от копыт на тонкой пелене снега. Тихо выругавшись, он пнул землю и отправился в конюшню за своей лошадью. Зайдя в крытый амбар, Фёдор тут же окинул помещение взглядом в поиске слуг. Махнув рукой, он решился сам седлать лошадь, как вдруг заметил, что он здесь не один. На скамейке у стены сидел отец Фёдора. Мужчина глядел на сына, скрестив руки на груди.

– И вы, батюшка, заболталися с кем-то? – спросил юноша, снимая с крюка узду для своего скакуна.

Алексей помотал головой. Взгляд его был холодным и пристальным. Фёдор же, видя настрой своего отца, чуть заметно свёл брови, стараясь не обращать внимания на хлыст, крепко сжатый в ручищах отца. Через мгновение Фёдор поджал губы, затем слабо улыбнулся, опустил взгляд на пол, присыпанный старой соломой. Фёдор повесил обратно узду.

– Это ты послал ко мне того мальчишку? – спросил он довольно громко, даже не подняв взгляда на отца.

– Да, – коротко ответил Алексей.

Фёдор медленно обернулся.

– Что ж, тем лучше, – просто молвил он, разводя руками. – То даст время ноге моей срастись, ежели сегодня не велено мчаться нам куда-то из Слободы.

– Будь ты парой летами младше, Федя, выпорол бы тебя до самой плоти, – твёрдо произнёс Алексей, в голосе том была угроза совершенно особого толка.

Старший Басман звучал твёрдо и спокойно, и Фёдору, кому, как не Фёдору, знать всю серьёзность слов, сказанную именно таким непоколебимым, но мертвенно холодным тоном.

– Отчего же не выпорешь меня сейчас? – спросил юноша, внешне оставаясь невозмутимым.

Алексей усмехнулся, но глаза его хранили прежнюю суровость.

– Хотя бы оттого, – ответил он, – что сам ты при оружии сейчас.

Фёдор непроизвольно опустил взгляд на свою саблю, что висела на поясе. Алексей глубоко вздохнул, покручивая хлыст в руках, и продолжил:

– И управляться им умеешь, – кивнул Басманов-старший, продолжая глядеть в пол. – Да и без толку бить тебя, всё равно по-своему учинишь.

Фёдор прислонился к стене и скрестил руки на груди.

– И умён ты, Федя, и смел, в самом деле… не по годам, – Алексей поднял взгляд на сына. – Не поверил бы, если бы кто за столом хвалился бы, что сын их уже самим государем отмечен. Не поверил бы.

Алексей умолк. Фёдор не менял своего положения, пока отец не продолжил:

– Ты стал мужчиной. И воином. Притом славным, – Алексей несколько раз кивнул. – Какого чёрта это было вчера на пиру?

Едва прозвучал этот вопрос, Фёдор удивлённо вскинул брови и широко распахнул глаза.

– Не вам меня, батюшка, в пьянстве упрекать. Да и что с той выходки дурного сделалось? Да и государь нашёл в том потеху, и ничего боле, – ответил Фёдор, пожав плечами.

– Ну и наградил же Господь милосердный меня отроком этим поганым! – Алексей поднялся со своего места и в несколько шагов приблизился к сыну.

Фёдор тотчас же схватился правою рукой за рукоять сабли, повинуясь ратной привычке, но Алексей вцепился в сына, точно капканом. Мужчина до боли сжал руку, не дав оголить и дюйма стали. Фёдор стиснул зубы, но не проронил ни слова.

– Вымесок проклятый! – бросил Алексей и отошёл прочь, отпустив сына. – Чтоб больше не видел я тебя за плясками этими!

Басманов-старший сплюнул на пол, отходя прочь, к выходу.

– А ежели сам царь-батюшка велит? – усмехнулся Фёдор, пожав плечами.

Алексей обернулся на своего сына и оглядел того с ног до головы.

– Опоздал ты, Федюша, – усмехнулся Алексей. – Есть уже на службе государевой плясуны.

– Как знать, – тихо пробормотал Фёдор себе под нос.

Низкие тучи не разошлись даже днём. Они заволокли всё небо и не пропускали света. Выпавший снег уже не таял.

* * *

Фёдор выждал три дня – всё то время он не ездил верхом и не брал сабли своей, хотя охота была страшная. Пылкий нрав юноши всё же смирялся какое-то время, но спустя три дня он не мог более оставаться в крепости. Государевых поручений дано не было, оттого Фёдор самовольно решил объездить свою лошадь. До восхода оставалось около часа, когда они уже мчались по окрестностям Слободы. Холодный воздух резал нос и горло, но то не беспокоило Фёдора. Настолько утомила его духота палат, что принимал он и ранние заморозки, и ветра зимние как великую благодать.

Лошадь же, под стать хозяину своему, изнылась в тесном стойле. Открытые равнины в этот предрассветный час точно пьянили. Всадник не натягивал поводья, лишь слегка направлял лошадь, да и она сама рвалась взбивать своими крупными копытами покрывало свежего снега. Фёдор не чувствовал боли – он полностью отдавался этому безмолвному морозному воздуху. В нём бодрилась сила, которая скопилась за эти несколько дней.

Лошадь сошла с дороги, но Фёдор не стал выправлять её ход. Они промчались по равнине. В сумерках снег казался нежно-голубым, мелкие искры едва шевелились под ногами. В неистовой радости этой свободы лошадь вставала несколько раз на дыбы, что Фёдор принимал как вызов. Он крепко удерживался в седле. В это раннее утро он не прибегал к помощи кнута, лошадь и без того была резва. Небо занимала заря, когда Фёдор взглянул на горизонт, где вдали виднелась Слобода.

– Пора возвращаться, – нехотя пробормотал Басманов, наклонившись к своей лошади.

Она, точно разделяя настрой всадника, мотнула головой и повела ушами. Фёдор тихо усмехнулся, погладил по шее.

– Пора, пора. Служба.

Лошадь пару раз помотала головой, но признала волю хозяина. Менее резво поехали они обратно в Слободу. Сегодня было воскресенье, и Фёдору, как и любому честному православному христианину, должно было явиться на утреннюю службу. Оттого-то и спешил он обратно, ибо недолго было прослыть и язычником.

– Того и гляди, Данка, припомнят нам кровь чужеземную, – приговаривал Фёдор, – там и недолго язычником прослыть. А то уже пиши пропало…

Поняла ли Данка