Принесли они идола и переидола: идол — оглобля, переидол — лом железный. Стали драться. Кровь течет, башки трещат, а они знай себе дерутся. Понравилось.

ХАРЯ И КУЛАК

Сидела в избе харя и глядела на улицу. Сидит, глядит, — мухи дохнут, молоко киснет.

Шел мимо кулак. Понравилась ему харя. Он и говорит:

— Харя, а харя, иди за меня замуж.

А харя ему отвечает:

— Пошла бы я за тебя замуж, а только вы, мужчины, коварные изменщики. Променяешь ты меня на прекрасную Алену, а я буду самая разнесчастная.

Кулак отвечает:

— Не бось, я эту Алену сокрушу, ты мне только дай ее адрес.

Харя очень обрадовалась, заставила кулака побожиться, что он не обманет, и дала ему Аленин адрес. Пошел кулак к Алене прекрасной, нашел Алену прекрасную по адресу и своим глазам не верит. Спрашивает:

— Ты Алена прекрасная?

Алена смеется, говорит:

— Я сама и есть.

Плюнул кулак, говорит:

— Ни кожи, ни рожи, ни виденья. Не хочу о тебя и руки пачкать.

Пошел к харе. Поженились. Кажиный Божий день дерутся. Все харя кулак к Алене ревнует.

ЗАСТРАХОВАННЫЙ ГРИБ

Одни гриб застраховался. Съездил в столичный город, заплатил, сколько потребовалось, на все лето застраховался и вернулся в свой лес. На шляпку ему дощечку малую гвоздиками приколотили, а на дощечке надпись, очень явственно обозначает: «Страховое общество Россия». Стоит гриб и кичится. От всех грибов ему большое почтение.

Пришли в тот лес коровы. Траву едят, грибами лакомятся, сами кутасами побрякивают да хвостами помахивают, оводов отганивают. Очень хорошо себя чувствуют. Как генералы на даче. А как подойдут к застрахованному грибу, так сейчас у них на душе неспокойно становится, и они поскорее назад.

— Его, — говорят, — нельзя есть. Он, — говорят, — заштрахован. От него, — говорят, — надо подальше, а то еще невзначай ногой на него ступишь, беды не оберешься.

Но вот подошла одна корова, хочется ей этот гриб съесть. Стоит и думает:

— А что мне будет, если я его стрескаю?

Спрашивает других коров:

— А где тут гриб стоит заштрахованный?

Такой вид из себя делает, будто бы сама не видит.

Показали.

— А какая, — спрашивает, — на нем штраховка?

— А вот, — говорят, — дощечка малая. Штука она маленькая, а сила в ней большая.

Подумала корова, языком дощечку малую лизнула, рогом подпихнула, свалилась тут дощечка малая на гнилой пень.

— Ну, — говорит корова, — теперь штраховка на гнилой пень перешла. Нельзя теперь гнилой пень трогать, — он заштрахованный.

А другие коровы ей мычат в ответ с большим неудовольствием:

— На что нам гнилой пень? Нам, — мычат, — гнилого пня не надо, нам, — мычат, — грибов надобеть.

Но пока они так изъяснялись на счет гнилого пня, корова, не будь дура, застрахованный-то гриб и съела. Говорит:

— Заштраховался, да не крепко.

Съела и пошла.

Ну, и ничего ей так и не было.

БЕЛЫЕ, СЕРЫЕ, ЧЕРНЫЕ И КРАСНЫЕ

В одном большом доме жил мальчик Кисынька. Папа и мама у него баловники были, на своего Кисыньку надышаться не могли, — и стал Кисынька капризным мальчишкою. Все хочет сделать по-своему. А так как он еще был мал и глуп, то и выходило все у него нехорошо. И все-то он капризничает, все-то буянит, на маму ножкою топает, стекла бьет, сестренок и братишек колотит, а то с соседскими мальчишками в драку увяжется. Приходит в синяках, ревет, жалуется, а сам не унимается.

И уж такой озорной мальчишка, — у соседей стекла бьет, папе с мамою платить приходится, а ему хоть бы что.

Вот и собрались за печкою Домашние — нежити малюсенькие; они вместе с людьми всегда обитают, только люди их не все примечают. Не всякому тоже дано эти дела понимать.

Собрались маленькие Домашние, сидят, толкуют, шепчутся своими шелестяными голосочками, паутинными ручками помахивают, незримыми головками потряхивают:

— Надо Кисыньку образумить, а то вырастет Кисынька большой шалопай, со глупа ума натворит бедовых дел, осрамит на весь свет наш честной дом.

Пошептались, да и порешили, — послать белых Кисыньку образумливать. Пошли к Кисыньке белые. Чистенькие, веселенькие, живыми водицами умытые, белыми тафтицами прикрытые, кудри светлые развеваются, губы алые улыбаются. Стали Кисыньку улещивать ласково:

— Милый Кисынька, будь умником, веди себя хорошенечко, папе, маме не дерзи, малых деточек не обижай, о себе много не думай. Мы тебе, голубчик, невиданных игрушек надарим, коли ты паинькой будешь.

А Кисынька закричал:

— Убирайтесь, куклы тараканьи. Со всякой мелюзгой не стану разговаривать.

А сам маминой кошечке на хвост наступил.

Ушли от него белые, пришли серые. Все словно пылью покрытые, сами