Когда мы вернулись домой, мама была на удивление спокойна. Она уже расстелила на полу клеенку. Посередине лежал немного раскрошенный хлеб. И стоял горячий чай. Мы сели, Рохина, Жамшед, Билал, Шукрия и Самира собирались в школу. Я молча пила чай. Каждый глоток обжигал горло, но мне было приятно от этой легкой боли. Я даже перестала сердиться. Хлеб уже наверняка двухдневной, а то и трехдневной давности. У него вкус, как у прелого картона. Мама наконец открыла рот:

— Диана, надо постирать братьям белье.

Ее рот скривился в какой-то жалкой гримасе. Мама нервно перебирала пальцами подол своего ярко-синего вельветового платья. Оно все в дырках из-за углей, которые вылетают из тандура, когда она готовит в нем еду. Я могла бы ей покорно ответить. И нарушить нависшую над нами тишину. Но я решила еще ненадолго сохранить этот холод. Бассира с перевязанной рукой напряженно смотрела на мое символическое сражение с мамой. Я по глазам видела, как она восхищалась моим противостоянием. Я медленно встала. Взяла большой таз из нержавейки. Достала воды из колодца. И начала тереть джинсы братьев. Я терла со всей мочи. Больше, чем надо было. День только начинался, а я уже падала от усталости. У меня больше не было сил. Я быстро достирала. Умылась, пригладила волосы так, чтобы ни одна прядь не выбивалась из-под платка, и надела школьную форму. На улице было жарко, как в духовке. Конец лета. Я дорого заплатила за свою дерзость. С меня градом катил пот, и хотелось пить. Всю дорогу до самой школы Малалэ я думала о нашем положении и о нашей жизни. Я так задумалась, что даже не заметила свою подружку Хому, которая помахала мне рукой: она шла по другой стороне улицы. Она крикнула: «Диана!». Но я не ответила. Я подошла к воротам школы, старый охранник Дадуллах палкой прогонял бессовестных мальчишек, которые крутились около женской школы специально, чтобы поглазеть на девочек. Дадуллах нас все время смешит своими чудачествами. Он как грустный клоун, только и делает, что гоняет мальчишек. Конечно, в этой неравной борьбе между наглой молодостью и не сдающейся старостью он всегда проигрывает. Он возвращается с палкой в руке, а девочки смотрят на него, добродушно посмеиваясь. После долгих размышлений мне в голову приходит решение: нет, мы не можем больше так жить. Нужно поговорить с Фархадом о маме. Ее все чаще и чаще охватывают приступы злобы. И, к сожалению, они становятся все более жестокими. Нужно найти какой-то выход. В другое время, в другом месте меня бы это потрясло до глубины души. А сейчас мне от этого просто плохо и грустно. Мне кажется, все это дурной сон. Урок биологии с мадам Муджахед. Не стоит о нем подробно рассказывать. Скука смертная. Я абсолютно ничего не поняла. И не я одна. Учительница кричала на нас, чтобы мы замолчали. Бесполезно. Мне даже показалось, что она сейчас выйдет из класса. Нет никакого интереса описывать эти три часа, которые не принесли мне никакой пользы.

Сразу после школы я не пошла домой переодеваться. А прямо в школьной форме отправилась к половине четвертого на Чикен-стрит, начинать свой третий рабочий день. Я с головой погрузилась в работу. Продала пять платков, десяток коробков спичек и столько же жвачек. Удачный день! Я заработала около 30 долларов! Чтобы это отпраздновать, я потратила 5 из них и за компанию со своим приятелем Энайатулахом, купила себе гамбургер и содовую. Скажу маме, что заработала немного меньше. Я не воровка, я просто устраиваю свою жизнь. Я беру себе карманные деньги, которых мама мне не дает. С их помощью я могу немножко себя побаловать. Купить что-нибудь модное: например, ручку, у которой с обратной стороны — пульверизатор для духов, или красивые тетрадки. Кстати, по поводу духов, я слышала как-то одну удивительную историю.

Мне рассказывали, будто во Франции, стране духов, специальные вертолеты или самолеты, я точно не помню, распыляют над головами жителей изысканные ароматы. Не помню уже, кто мне это рассказывал. И мои подружки тоже об этом слышали.

Я жду подходящего момента, а он все не наступает. Нужно, наконец, самой с ним заговорить. Фархад не живет с нами вот уже три года. С тех пор как он начал работать учителем английского в соседнем колледже. Чтобы получать немного больше, он подрабатывает там охранником, поэтому в его распоряжении есть маленькая комнатка, в которой он живет с другими двумя братьями. Благодаря этому для нас в доме остается немного больше места, ведь у нас всего две комнаты на четырнадцать человек. Когда нас одиннадцать, жить гораздо легче. Фархад уже взрослый. Он устраивает свою жизнь и не обязан ни с кем считаться. Он приходит каждую неделю, составляет для нас план того, что мы обязательно должны делать. Мой брат очень строгий и глубоко верующий. Если он узнает, что кто-нибудь из нас украл что-то или кого-то обманул, он нас убьет. Каждый вечер мама носит своим сыновьям ужин. Она всегда готовит одно и то же. Их любимое блюдо — жирную картошку фри с кориандром. Совсем не диетическое блюдо, да еще и никакого разнообразия, но для мальчиков в таком возрасте это особого значения не имеет. Когда Фархад приходит к нам, он разговаривает с мамой. У нас нет никаких личных секретов, мы живем друг у друга на голове. Мы перебиваем друг друга, мы следим друг за другом, мы ругаемся и, в конце концов, все вместе ожесточаемся. Мне надоела эта теснота, которая не дает мне поговорить с собственным братом. Поэтому я придумала одну хитрость. Я вырвала страничку из своей школьной тетради. Взяла свою любимую ручку с фиолетовыми чернилами. Я старалась не сделать ни одной помарки: «Фархад-жаан[19], мне нужно с тобой поговорить. Найди меня как-нибудь на Чикен-стрит». Я сложила записку пополам и еще раз пополам и аккуратно сунула ему в карман. Буду молиться, чтобы он нашел ее. Я засыпаю, уже почти спокойная.

После уроков я быстро попрощалась с подружками. Они не поняли, почему. Я хотела посмотреть, не ждал ли меня у выхода из школы Фархад. Но его там не было. Чтобы выйти на Чикен-стрит, мне нужно было всего лишь перейти улицу и пройти мимо министерства внутренних дел. Но я решила не торопиться и купила себе пачку чипсов: от голода у меня уже начинала кружиться голова. Я с жадностью съела их по дороге. На Чикен-стрит я встретила Энайатулаха и крикнула ему:

— Эй, ты случайно не видел Фархада?

— Нет, не видел. Но я только что пришел. Спроси лучше у Мухаммеда.

Мухаммед мне очень нравится. У него всегда улыбка до ушей, она занимает две трети его лица. Кажется, он все время улыбается. Он некрасивый, у него большие уши и впалые глаза. А еще он очень худой. Он как будто растет слишком быстро, спортивные штаны ему всегда коротки, а из матерчатых теннисных тапочек, которые он носит на босую ногу, вылезает не поместившийся большой палец. Он будто бы не понимает, что выглядит смешно, и этим он мне нравится. Я думаю, у него в жизни были такие трудные моменты, после которых понимаешь, что внешнее не так уж и важно. Мухаммед — самый настоящий мальчик из всех мальчиков, которых я знаю. Однако его это не спасает. Однажды какой-то торговец ради шутки выплеснул ему в лицо ведро воды. Мухаммед был весь мокрый с головы до ног. Он удивленно посмотрел на меня. Почему он, а не кто-нибудь другой? Потому, что у него вид простака. Это правда, но в этом-то его достоинство. Мухаммед никогда не лжет, и если он тебя любит, он сто тысяч раз тебе это докажет.