Я зашагала по Кинг-стрит в сторону рынка; Нола последовала за мной. До моей следующей встречи у меня оставалось почти два часа, и, хотя я бы предпочла провести утренние часы, сверяя записи в моем «БлекБерри» с двумя другими ежедневниками, которые я держала на всякий случай, я решила, что разговор с Нолой назрел.

Я повернулась к ней:

– У меня есть немного времени, и я решила показать тебе Чарльстон. Если ты не против прогуляться, мы пойдем на рынок под открытым небом. В это время года там полно туристов, но есть и кое-какие интересные местные продавцы и вещи ручной работы. Вдруг тебе что-то понравится.

Нола пожала плечами, и я восприняла это как «да». Мы пошли дальше, мимо витрин небольших бутиков и сетевых магазинов, расположенных на Кинг-стрит. Правда, я упрямо смотрела прямо перед собой. Не хотела, чтобы меня отвлекали соблазнительные товары. Тем более что у меня имелась причина для этой долгой прогулки с Нолой.

Хотя на улице было лишь около семидесяти пяти градусов[2], влажность зашкаливала за девяноста процентов, и я вскоре почувствовала, как моя юбка начинает липнуть к ногам. Посмотрев на Нолу, я заметила на ее верхней губе бисеринки пота. Ее густой макияж уже потек. Я полезла в сумочку и, вытащив аккуратно сложенную салфетку, протянула ей. Нола на миг недовольно уставилась на нее, но затем взяла ее и промокнула щеки.

– Гребаная жарища, – сказала она.

Я не стала напоминать ей, что настоящее лето еще впереди или что для здешнего климата на ней слишком много одежды. Не стала я комментировать и ее выбор слов. Это можно будет сделать и позже. Вместо этого я сказала:

– Я знаю, что ты взяла деньги из бумажника своего отца.

Ее походка не дрогнула. Она даже не смотрела на меня, но я заметила, как развернулись ее плечи, как будто она готовилась к нападению.

– И что?

По крайней мере, она не стала ничего отрицать. Но меня не напрасно воспитывал отец-военный. Несмотря на его борьбу с алкоголем, он воспитывал меня в строгом военном духе, который жив во мне до сих пор.

– Это называется воровство. Есть две вещи, которые я не потерплю, это воровство и ложь. Не делай этого больше никогда. Ты меня поняла?

Нола ничего не сказала, и когда я остановилась, остановилась и она.

– Ты меня поняла? – снова спросила я.

Она встретилась со мной взглядом, чего я никак не ожидала, и ответила:

– Да. Поняла. – В ее словах все еще звучал вызов, но также и некое облегчение. – Деньги у меня под подушкой. Я их верну.

Мне показалось, что она хотела добавить что-то еще, но нет.

– Хорошо, – сказала я, и мы пошли дальше. – Я рада, что мы понимаем друг друга.

Я знала, что разговор еще не закончен, как и то, что я сама была не готова его продолжать. И если я хотела понять причину, почему она взяла деньги, похоже, мне придется подождать. За этим крылось нечто большее, чем обычное воровство. Я поняла это, когда она встретилась со мной взглядом и сказала правду. В тот момент она до боли напомнила мне меня в юности, и я просто не могла не дать ей второй шанс.

Наконец мы с ней дошли до знаменитого чарльстонского рынка под открытым небом, что простирался между Митинг-стрит и Ист-Бэй. Здесь под тентами и навесами тянулись бесконечные столы, заваленные товарами для толп туристов в пестрых футболках. Ядреный дух лошадиного пота и навоза из ближайших конюшен, где стояли конные экипажи для туристов, смешивался в воздухе с ароматами готовящейся пищи, напоминая новых соседей, которые пытаются поближе узнать друг друга.

Поговаривали, что в свое время на этом рынке с аукциона продавали рабов, но, вообще-то, это была просто байка, рассчитанная на туристов. На самом деле в конце восемнадцатого века эта земля была отведена под продовольственный рынок, и, хотя ассортимент товаров с годами менялся, назначение рынка не изменилось. Но я старалась по возможности избегать это место, потому что, был тут невольничий рынок или нет, оно буквально кишело призраками чарльстонцев как далекого прошлого, так и недавнего настоящего.

Мы медленно проталкивались сквозь толпы людей, пока Нола не остановилась у прилавка с традиционными корзинами из так называемой сладкой травы. В кресле за столом сидела женщина, чья черная кожа была обожжена солнцем до цвета угля, и на старинный манер, передаваемый поколениями женщин в ее семье, плела корзину. Рядом с ней сидела женщина средних лет, внимательно наблюдавшая за покупателями. Нола взяла крошечную корзинку, чуть больше моей ладони, и подняла ее, чтобы лучше рассмотреть причудливо сплетенные стебли сладкой травы. Корзинка была сделана столь искусно, что начало и конец каждого стебля исчезали в бесшовном переплетении.

Я улыбнулась обеим женщинам и повернулась к Ноле:

– Красиво, не правда ли? Эти корзины – часть исторического наследия местной этнической группы гулла, потомков рабов, привезенных из Западной Африки. Доктор Уоллен даже возит своих студентов на остров Эдисто, чтобы те узнали, как их делают. По ее словам, между изготовлением этих корзин и восстановлением старых домов в городе существует прямая связь. Я понятия не имею, что она имеет в виду, но я действительно обожаю эти корзинки.

Нола неохотно положила корзинку, чтобы пойти дальше. В очередной раз обратив внимание на жуткое состояние ее рюкзака и потертую резину кроссовок «Конверс», я вполне резонно предположила, что у нее мало денег. Движимая импульсивным порывом, поскольку я редко что-либо делаю без предварительного планирования, я взяла корзинку и протянула ее женщине помоложе:

– Сколько это стоит?

– Семьдесят пять долларов, – ответила та, вставая. – Ручная работа.

Цена была высока. Нола даже негромко ахнула, из чего я поняла, что она тоже так думает. Но я решила, что любой ребенок, которому хватило храбрости сесть в автобус и проехать из конца в конец через всю страну, чтобы жить с незнакомыми людьми, нуждается в чем-то таком, что он может назвать своим.

– Я беру, – сказала я, вытаскивая из сумочки бумажник. Женщина быстро отбила чек и положила корзинку в простой белый бумажный пакет, который протянула Ноле.

Но та сложила руки на груди, прижимая к себе пакет с одеждой из «Палм-авеню».

– Это не мое, – запротестовала она.

– Я купила ее для тебя, – сказал я, беря у нее пакет и вложив ей в руки другой, с корзинкой. – Добро пожаловать в Южную Каролину. Кроме того, – добавила я, отводя ее от прилавка, – я заставлю твоего отца вернуть мне деньги.

Я подмигнула ей и, удостоившись в ответ скупой улыбки, зашагала дальше.

Мы миновали прилавки с украшениями из бисера, домашней парфюмерией, венками из прутьев и сушеной болотной травы и вручную расфасованными пакетиками с цукатами из пеканового ореха с арахисовой посыпкой. Как неисправимая любительница всего сладкого, я купила один пакетик и протянула его Ноле. Та покачала головой: