Но Шныряла давно поняла, что так просто от этих мыслей не избавишься.

— Идиотка, — подытожила она. — Виктор уже не тот, что прежде. Ты просила его остаться. Если бы он действительно… тебя… Если бы он дорожил тобой, — поправилась Дика, боясь сказать лишнего, — не поперся бы к отцу в его идиотское царство! А тут вернулся — и ты снова уши развесила… Тебе ли о нем мечтать? Будто в зеркало себя не видела! Друг детства? В детстве детям все одно: лишь бы играть с кем-то… он и играл с тобой… А это — другое. Думаешь, ты ему нужна такая?

Дика с досады пнула горшок, и тот откатился к куче хлама. Шныряла подскочила и зарылась в мусор: где-то там под треснутыми кувшинами поблескивал осколок зеркала.

Дика ненавидела зеркала за то, что в них можно было увидеть себя.

Она распрямилась, трясущейся рукой подняла к лицу зеркальце. Убрала непослушную прядь, заглянула в осколок. Повертелась вправо-влево.

Бледное острое личико. Подбородок торчит. Губы тонкие, а зубы — не зубы вовсе! Настоящие клыки. Нос длинный, таким только прорехи в занавесях делать. Тени под глазами. А сами глаза? Один влево смотрит, другой вправо. Красота, куда уж там! Разве что цвет интересный — льдисто-голубой… Лишь одно в ней хорошее… Шныряла стащила косынку, и на плечи хлынули золотисто-рыжие волосы. Длинные ручьи заструились до пояса огненным каскадом.

Да, красивые. И все же…

Дика скривилась.

— Он зовет тебя Дакиэной, но разве ты волчица? Подзаборная шавка! — горько выплюнула она в отражение. — Шныряла, вот ты кто! Думаешь, они зря тебя так прозвали? Да погляди на свою рожу! Кому ты нужна такая — рябая, косая? Ему ли, принцу? Тьфу…

Шныряла сплюнула.

— Зря ты рисковала, спасая его от отца… Может, ему и не хотелось вовсе…

Шныряла вспомнила, как Виктор вел себя после боя с Балауром. Сердце радостно сжалось, но тут же заныло. «А может, Балаур про другую говорил! С чего ты взяла, что о тебе? Не забывай, ты — Шныряла, и всегда ею будешь! Та, кто шныряет под заборами, кого все пинают, кто никому не нужен!»

В дверь неожиданно постучали, и Шныряла напряглась. В мыслях нарисовалось змеиное полчище, притаившееся за крокусами, но девушка спохватилась: «Ага, стали бы эти ползунки стучаться». Дика схватила со стола нож, подкралась к двери и, прижавшись ухом к косяку, прохрипела:

— Кто там?

Тишина. Лишь ветер свистел на холме. Дика оглянулась на окошко: между деревьями посветлело, от травы поднимался курчавый туман. Она рванула засов, и дверь со скрипом приоткрылась. Дика высунула острое личико в щель и обомлела.

На пороге стоял он. В новых одеждах, черных, будто полуночная мгла. По низу мрачного камзола — вышивка змей, переплетенных в танце. Руки сцеплены за спиной. Не шевелится. Смотрит. Косы закинуты за плечи, лицо — осунувшееся, бледное. Лишь глаза светятся изнутри зеленым огнем.

Дика вдруг вспомнила, что оставила косынку на столе. Она швырнула на кровать осколок зеркала и вышла на порожек. В горле пересохло, да еще парень смотрел так, что ей стало не по себе. От его лица веяло опасностью и огнем. Дика мысленно дала себе пощечину. «Не смей раскисать. Ни один взгляд не превратит тебя в тарелку манной каши!»

— Что тебе, Вик?

Грудь юноши тяжело вздымалась и опускалась. Он продолжал смотреть. Шныряла скользнула взглядом по его шее — чистая. Кровь хоть отмыл, а то после того как тюкнул змея, с головы до ног был в красном.

Наконец парень разомкнул губы:

— Я больше не Вик.

Шныряла хотела пошутить, но слова застряли в горле.

— Отныне мое имя — Мертвый Господарь.

Юноша приподнял подбородок, по-прежнему не отрывая от нее глаз — и в животе Шнырялы заныло от этого взгляда. Она прокрутила в памяти сцены, которые видела в подземелье. Тот бой… И то, что Вик надел венец…

— Дика…

У Шнырялы поползли мурашки по коже от его низкого, мягкого голоса. «Дика…» — пронеслось в голове эхо, и на мгновение Шныряла растеряла всю ершистость.

— На исходе этой луны я окончательно стану Господарем. В моей груди будет биться Лучезар, который навсегда превратит меня в змея. Нет пути обратно. — Вик покачал головой. — Дика…

Шныряла переступила порог и закрыла за собой дверь. Туман выползал из-за деревьев белым и сизым кружевом, вился у ног. Под корягами еще таилась ночная тьма, и на небе по-прежнему сияли последние звезды, но утро побеждало. Воздух пах сыростью и весной. Ветер едва заметно перебирал волоски на голове Вика, и вдруг Шныряла вспомнила первую встречу с ним. Каким он был… Совсем мальчишка! Наивный Виктор смотрел огромными от удивления глазами на город. Все ему было в новинку! И он слушал ее, всезнающую подругу-бродяжку! Сейчас перед ней стоял другой человек — взрослый и холодный. Интересно, остался ли тот мальчишка внутри Мертвого Господаря?

— Прости.

— За что?

— Прости, что появился в твоей жизни в тот вечер. — Голос его был тих и неловок. — Прости, что причинил тебе столько зла. Я — причина всех твоих бед.

Змеевик поглядел на ее каморку, и Шныряле вдруг сделалось стыдно за лачугу. За кровать, сколоченную из ящиков. За накиданное грудой тряпье и горшки, которые Вик увидел, когда она приоткрыла дверь. И особенно за то, что перед его приходом она смотрелась в зеркало.

— Если бы я только мог — ты даже не знаешь, что бы я отдал, чтобы никогда, никогда не пересекать твой путь. Быть может, прыгни ты в соседний люк… Или если бы я выбрался на другой улице… Мы бы не встретились. Сейчас ты жила бы в Китиле и была счастлива. Я все испортил, Дика. Это все из-за меня.

Шныряла хотела прикусить язык, но слова помимо воли ринулись наружу.

— Из-за тебя, Вик? Чушь! Смерть такая — бьет всех без промаху. Плевать ей, принц ты или нищенка, она подкосит всех. Отнимет все, что у тебя есть! Ты не можешь знать, как и что было бы. Вдруг я бы получила бутылкой по башке? Или свалилась с лестницы? Сдохла от голода?

Вик отшатнулся.

— У Смерти свои планы. Не вини себя, понял?!

Змеевик закрыл глаза, прижал пальцы к векам и тяжело задышал. Мотнул головой, и косицы грустно звякнули:

— Дика… Я думал… Думал…

Змеевик вдруг отнял ладони от лица, перехватил ее руку, и от этого прикосновения девушка вскрикнула. Юноша сжал ее пальцы в своих ладонях — чуть влажных и холодных, точно камень, и Шныряла обмерла.

— Дика, у меня есть только месяц, чтобы прожить его как человек. Но послушай же меня внимательно!

Он глубоко вдохнул и разразился тирадой — столь горячей, что Шнырялу бросило в жар.

— Если бы я родился в городе и мы встретились как обычные дети, все могло быть иначе! Но, Дика! Мне плевать на это, слышишь? Плевать, что теперь я не смогу коснуться тебя, что ты никогда не станешь моей женой и что будущее у нас в прошлом. Мне плевать! Живым или нежителем — я бы все равно сказал то, что скажу. Дика, слышишь? Я счастлив как никто другой на этом свете! Потому что мне не придется дожидаться, пока луна покатится вспять, чтобы сказать… Дика, я люблю тебя!